Лекции по элитологии

Краткое описание

 

 

 

1.Предмет и содержание курса элитология. Роль и место элитологии в системе политических знаний

 

XX век резко подхлестнул процесс дифференциации и интеграции наук. Причем новые научные дисциплины все чаще формируются не просто как специализированные области уже сложившихся научных дисциплин, а именно как дисциплины, интегрирующие достижения разных, главным образом, смежных наук (а порой и весьма далеких друг от друга), причем часто методы и концепции одной науки оказываются эвристическими при решении проблем, возникающих перед другой научной дисциплиной. Именно такой комплексной научной дисциплиной, все более претендующей на самостоятельный статус, является элитология. Она сформировалась в русле социальной и политической философии, но она интегрировала достижения и методы других, смежных дисциплин. Элитология сложилась как комплексное междисциплинарное знание, лежащее на стыке политологии, социальной философии, политологии, социологии, всеобщей истории, социальной психологии, культурологии. 

Кстати, наука как таковая всегда элитарна, и ее развитие - это сохранение лучшего (и отбрасывание худшего), которое становится достигнутым уровнем, на котором вновь выявляется лучшее, новое, прогрессивное - то есть развитие науки и есть выбор элитного и, в известном смысле, она - практическое применение элитологии. 

Элитологию в предельно широком смысле можно рассматривать как науку о дифференциации и иерархизации бытия, его упорядоченности, структурализации и эволюции. Известно, что движение от хаоса к упорядоченности - содержание процесса развития - включает в себя дифференциацию бытия, с которой неразрывно связана его иерархизация (ключевая проблема для понимания феномена элиты). Но не будем расширять предмет элитологии, хотя бы потому, что вследствие этого она потеряет свою специфику. Пожалуй, гораздо точнее будет сказать, что элитология в широком смысле основывается на учении о системности бытия, (а, следовательно, на общей теории систем), его дифференциации и иерархизации, на законах термодинамики (энтропии и негэнтропии), синергетике. Общая теория систем имеет предельно широкую область применения. Почти каждый предмет может быть представлен как определенная система, т.е. определенная целостность, состоящая из элементов, находящихся в о отношениях, связях друг с другом, составляющих определенное единство; причем можно выявить иерархию этих отношений, их субординацию (каждый элемент системы может рассматриваться как подсистема, то есть система более низкого порядка, как компонент более широкой системы). 

Разумеется, указанные зависимости не раскрывают специфики элитологии, они скорее указывают на те знания и принципы, от которых отталкивается элитология, на которых она основывается. Они в лучшем случае могут быть лишь предварительными замечаниями по поводу того, на какие методологические установки опирается элитология. 

Отметим, что иерархичность свойственна не только морфологии определенной системы, но и ее функционированию: отдельные уровни системы ответственны за определенные аспекты ее поведения, функционирование системы как целого является результатом взаимодействия всех ее уровней, причем управление системой в целом осуществляется ее высшим уровнем. Таким образом, в сложных динамических системах можно выделить управляющую и управляемую подсистемы, зафиксировать явление субординации - важнейший момент, объясняющий проблему элиты и элитности. Среди наиболее сложных динамических систем особый интерес представляют биологические и, разумеется, социальные системы, причем последние, собственно, и являются специфическим предметом рассмотрения элитологов. Отметим, что одним из основателей подхода к обществу как к системе, находящейся в состоянии динамического равновесия, был признанный классик элитологии В.Парето. В этой связи хотелось бы отметить также разработку системного подхода в тектологии А.А.Богданова1 и праксиологии Т.Котарбинского2, которые особенно плодотворны применительно к пониманию функционирования политико-административной элиты. 

Теперь сузим предмет элитологии до социальной элитологии, которая и есть элитология в собственном смысле слова. Элитологию можно рассматривать как науку о социальной дифференциации и стратификации, точнее как науку о высшей страте в любой системе социальной стратификации, об ее особых функциях, связанных с управлением системой в целом или тех или иных ее подсистем, в выработке норм и ценностей, которые служат самоподдержанию системы и ее развитию, ориентируют ее на движение в определенном направлении (на совершенствование системы, на ее прогресс). Поэтому к элите относится часть общества, состоящая из наиболее авторитетных, уважаемых людей, которая занимает ведущие позиции в выработке норм и ценностей, определяющих функционирование и развитие социальной системы, которая является той референтной группой, на ценности которой, считающиеся образцовыми, ориентируется общество. Это или носители традиций, скрепляющих, стабилизирующих общество, или, в иных социальных ситуациях (обычно кризисных) - наиболее активные, пассионарные элементы населения, являющиеся инновационными группами. Таким образом, элитология - это наука об элитах и, следовательно, и об основаниях дифференциации общества, о критериях этой дифференциации, легитимности этой дифференциации. Разумеется, она нуждается в разработке соответствующего категориального аппарата, в том числе определения понятий "лучший", "избранный". 

Наконец, часто (прежде всего в политологии) об элите говорится в узком значении этого термина как о политико-административной, управленческой элите. Именно эта составная часть элитологии стала (может быть, без достаточных на это оснований) наиболее важной, распространенной, "прикладной" частью элитологии, хотя это - лишь одна из многих элитологических дисциплин. В этом узком смысле предметом элитологии (точнее говоря, политической элитологии) является исследование процесса социально-политического управления и, прежде всего, высшей страты политических акторов, выявление и описание того социального слоя, который непосредственно осуществляет это управление, являясь его субъектом (или, во всяком случае, важнейшим структурным элементом этого субъекта), иначе говоря, исследование элиты, ее состава, законов ее функционирования, прихода ее к власти и удержание этой власти, легитимизация ее как правящего слоя, условием чего является признание ее ведущей роли массой последователей, изучение ее роли в социальном процессе, причин ее деградации, упадка (как правило, вследствие ее закрытости), и ухода с исторической арены, как не отвечающей изменившимся историческим условиям, изучение законов трансформации и смены элит. 

В структуру предмета элитологии непременно входит история развития знаний об элитах, то есть история элитологии. В центре предмета элитологии находится исследование ее законов - законов структуры (строение элиты, связь между ее элементами, которые обычно являются подсистемами элиты как целостной системы -политическая, культурная, военная и др.), законов функционирования элит, взаимодействие между элементами этой системы, зависимостей между различными ее компонентами, роли, в которой каждый из этих компонентов выступает по отношению к элите как целостному феномену, законов связи и субординации элементов этой системы, наконец, законов развития этой системы, перехода ее с одного уровня на другой, обычно более высокий, к новому типу связей внутри этой системы. 

 

 

 

 

 

 

 

 

2. Происхождение, содержание и сущность понятия «элита». Ценностный и структурно-функциональный подходы к интерпретации элитизма

 

Слово «элита» в переводе с французского означает «лучшее», «отборное», «избранное». В повседневном языке оно имеет два значения. Первое из них отражает обладание каки¬ми-то интенсивно, четко и максимально выраженными чертами, наивысшими по той или иной шкале измерений. В этом значе¬нии термин «элита» употребляется в таких словосочетаниях, как «элитное зерно», «элитные лошади», «спортивная элита», «элит¬ные войска», «воровская элита» и т.п.

Во втором значении слово «элита» относится к лучшей, наи¬более ценной для общества группе, стоящей над массами и при¬званной в силу обладания особыми качествами управлять ими. Такое понимание слова отражало реальности рабовладельческого и феодального общества, элитой которого выступала аристокра¬тия. (Сам термин «аристос» означает «лучший», соответственно, аристократия — «власть лучших».)

В политической науке термин «элита» употребляется лишь в первом, этически нейтральном значении. Определяемое в самой общей форме, это понятие характеризует носителей наиболее ярко выраженных политико-управленческих качеств и функций. Теория элит стремится исключить нивелировку, усредненность в оценке влияния людей на власть, отражает неравномерность ее распреде¬ления в обществе, соревновательность и конкуренцию в области политической жизни, ее иерархичность и динамизм. Научное употребление категории «политическая элита» основывается на вполне определенных общих представлениях о месте и роли политики и ее непосредственных носителей в обществе. Теория политической элиты исходит из равноправности и равно¬ценности или даже приоритета политики по отношению к эко¬номике и социальной структуре общества. Поэтому эта кон¬цепция несовместима с идеями экономического и социально¬го детерминизма, представленного, в частности, марксизмом, трактующим политику всего лишь как надстройку над эконо¬мическим базисом, как концентрированное выражение эко-номики и классовых интересов. Из-за этого, а также вследст¬вие нежелания правящей номенклатурной элиты быть объек¬том научных исследований, понятие политической элиты в советском обществоведении рассматривалось как псевдонаучное и буржуазно-тенденциозное и в позитивном значении не употреб¬лялось.

Первоначально в политической науке французский термин «элита» получил распространение в начале XX в. благодаря тру¬дам Сореля и Парето, хотя идеи политического элитизма возник¬ли вне Франции в глубокой древности. Еще во времена разложе¬ния родового строя появляются взгляды, разделяющие общество на высших и низших, благородных и чернь, аристократию и про¬стой люд. Наиболее последовательное обоснование и выражение эти идеи получили у Конфуция, Платона, Макиавелли, Карлей-ля, Ницше. Однако такого рода элитарные теории сколь-нибудь серьезного социологического обоснования еще не получили. Пер¬вые современные, классические концепции элит возникли в кон¬це XIX — начале XX в. Они связаны с именами Гаэтано Моски, Вильфредо Парето и Роберта Михельса.

Политическая элита — это составляющая меньшинство общества внутренне диффе¬ренцированная, неоднородная, но относительно интегрирован¬ная группа лиц (или совокупность групп), в большей или мень¬шей степени обладающих качествами лидерства и подготовлен¬ных к выполнению управленческих функций, занимающих руко¬водящие позиции в общественных институтах и (или) непосред¬ственно влияющих на принятие властных решений в обществе. Это относительно привилегированная, политически господству¬ющая группа, претендующая на представительство народа и в де¬мократическом обществе в той или иной мере подконтрольная массам и относительно открытая для вхождения в ее состав лю¬бых граждан, обладающих необходимой квалификацией и поли¬тической активностью.

Ее существование обусловлено действием следующих ос¬новных факторов: 1) психологическим и социальным неравен¬ством людей, их неодинаковыми способностями, возможнос¬тями и желанием участвовать в политике; 2) законом разделе¬ния труда, который требует профессионального занятия уп¬равленческим трудом как условия его эффективности; 3) вы¬сокой общественной значимостью управленческого труда и его соответствующим стимулированием; 4) широкими возможнос-тями использования управленческой деятельности для полу¬чения социальных привилегий (поскольку политико-управлен¬ческий труд прямо связан с распределением ценностей); 5) прак¬тической невозможностью осуществления всеобъемлющего контроля за политическими руководителями; 6) политической пассивностью широких масс населения, главные интересы которых обычно лежат вне политики.

Можно выделить два основных подхода к данной проблеме: ценностной и структурно-функциональный.

Сторонники первого объясняют существование элиты неким "превосходством" (интеллектуальным, моральным, психологическим и др.) одних людей над другими.

Приверженцы второго направления подчеркивают исключительную важность функций управления, которые определяют исключительность роли людей, выполняющих эти функции.

Однако обе эти интерпретации страдают существенными пороками:

1) Ценностной подход – может легко выродиться в мистицизм и примитивную апологетику, власть имущих;

2) Структурно-функциональный подход – преобразоваться в тавтологию и опять – таки в апологетику.

Структурно-функциональный подход игнорирует классовый характер правящей элиты, грешит абсолютизацией формального механизма власти, а сторонники ценностной концепции сводят все к тому, что элита – это смелые, мудрые дальновидные люди. Однако исследования неизменно опровергают такое утверждение. В реальной жизни – это зачастую циничные, корыстолюбивые, коррумпированные, не брезгующие никакими средствами лица.

 

3. Элита и «господствующий класс»: соотношение понятий

Многие элитаристы отрицательно относятся к термину "класс". Элитаристы функциональной школы, определяя понятие элиты, обычно предупреждают против отождествления ее с правящим классом. Хотя теории Парето и Моски были явно направлены против марксизма, функционалисты часто пишут о “следах марксистского влияния” в трудах патриархов элитизма и призывают “до конца” освободиться от этого груза. Они не забывают, что Моска, подразумевая элиту, употреблял термин “правящий класс”, а Парето одобрительно отзывался о теории классовой борьбы Маркса. Западногерманский социолог К.Клоцбах пишет, что необходимое “очищение” элитизма предпринял выдающийся немецкий социолог К.Маннгейм, который создал «более правильную теорию» о том, что понятие элиты не тождественно понятию правящего класса. Ограниченность гиперотрофирования классового подхода отмечает видный английский социолог Т.Боттомор, требуя отказа от видения социальной структуры “сквозь марксистскую классовую призму” и рассмотрения схемы элита-масса как идеального типа в духе Макса Вебера.

По Маннгейму, элита — меньшинство, обладающее монополией на власть, на принятие решений относительно содержания и распределения основных ценностей в общества (он различал политическую, интеллектуальную, религиозную и другие типы элит). Он стремился доказать, что система элит стоит как бы над системой классов. Маннгейм утверждал, что развитие индустриального общества представляет собой движение от классовой системы к системе элит, от социальной иерархии, базировавшейся на наследственной собственности (что, по его мнению, есть главный признак класса), к иерархии, основанной на собственных достижениях и заслугах  (позднее этими положениями Маннгейма воспользовались теоретики меритократии). Таким образом, Маннгейм считал элиту индустриального общества “элитой способностей” (современные социологи обычно считают таковой элиту постиндустриального общества, однако, теория постиндустриального, информационного общества была сформулирована после смерти Маннгейма) в противовес “элите крови” и “элите богатства”. Он видел свою задачу в элиминировании классового содержания, которое в скрытой форме еще просматривалось в ряде элитистских построений, стремился представить элиту чисто функциональной группой, выполняющей необходимые для каждого общества управленческие обязанности.

 Проблема соотношения понятий “элита” и “класс”– предмет  полемики в западной, в том числе американской социологии. Это признает и большинство современных  исследователей. Так, Р.Мартин считает, что исторически теории элиты развивались как реакция на марксистскую теорию классов, хотя при этом оговаривается, что впоследствии некоторые элитаристы стали  относиться к понятию класса с большей терпимостью. Еще более определенно высказываются американские социологи К.Прюит и А.Стоун. “Элитарные теории находятся в конфликте с марксистской идеей классовой борьбы, – заявляют они.– Если “Манифест Коммунистической партии” провозглашает, что история до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов, то кредо элитаристов заключается в том, что история до сих пор существовавших обществ была историей борьбы элит... Неэлиты являются пассивными наблюдателями в этой борьбе” . Элитаристы, отмечают американские социологи Дж.Корветарис и Б.Добратц, “всеми силами стремятся опровергнуть марксистский тезис о том, что правящий класс — это владельцы средств производства, утверждая, что элита — это продукт чисто политических отношений” . Новозеландский социолог С.Нг полагает, что элиту следует определять “исключительно в терминах власти”, отвлекаясь от экономических отношений .

Возникает естественный вопрос: если понятие “элита” даже по признанию многих элитаристов малообъективно (Ляво), донаучно (Мейсел), если термин отягощен своей этимологией, заставляющей имплицитно предполагать наличие “лучших”, “избранных” людей, которыми обычно и объявляются власть имущие, то не лучше ли вообще отказаться от этого термина, тем более что его часто трактуют как бесклассовое понятие, как альтернативу классовой дифференциации. Последний подход явно направлен на подмену деления общества на большие группы людей в зависимости от их отношения к средствам производства дихотомией элита – масса, основанной на различном доступе людей к власти – признаке производном, вытекающим из социально-классовой дифференциации, а отнюдь не порождающим ее. И все же не будем спешить с выводами. Попытаемся подойти к проблеме с другой стороны, а именно, выяснить, нельзя ли использовать понятие элиты не как альтернативу классовой дифференциации, а, напротив, для обозначения ее стороны и момента.

Вполне допустимо, что в определенных целях исследования социолог использует понятие элиты. При этом мы сталкивается с двумя случаями: 1) уровнем исследования, в котором еще не раскрыта классовая структура общества, но уже зафиксировано деление на “высших” и “низших”, власть имущих и объект власти, правителей и исполнителей (ограничение этими представлениями, свойственными обыденному сознанию, может увести от понимания классовой дифференциации и ее причин); 2) с использованием этого термина в отношении части класса, занимающего господствующие позиции в политическом управлении. В последнем случае необходимо уточнить это понятие, которое, по собственным признаниям многих элитаристов, представляется им неопределенным. Это уточнение необходимо потому, прежде всего, что многие элитаристы, ссылаясь на этимологию термина, относят к элите “лучших”, “избранных”. Поэтому нам и представляется предпочтительным структурно-функциональный подход к элите, ибо он свободен от фетишизации политических элит, признавая, что это не обязательно “лучшие”, “избранные” люди прежде всего с точки зрения критериев морали, а также иных критериев (включая интеллект). Во-вторых, уточнение термина необходимо вследствие того, что этот термин часто используется для затушевывания подлинной основы социальной дифференциации (с ним связаны представления о том, что дихотомия элита – масса имманентно присуща всем социальным системам, прошлым и будущим, т.е. они неисторичны). В-третьих, необходимость уточнения связана с тем, что элитаристы, приписывая элите все достижения цивилизации, отрицают или принижают роль народных масс в историческом процессе.

Попытаемся соотнести феномен элиты с фактом социально-классовой дифференциации, таким образом введем нужный термин с качественно иным, чем у перечисленных выше элитаристов, содержанием: вместо того, чтобы противопоставлять его феномену классовой дифференциации или подменять последнюю, попытаемся определить его как существенный элемент этой дифференциации. Господствующий класс не есть нечто недифференцированное целое, нерасчлененное внутри себя, не есть некоторая абстрактная целостность; он включает в себя ряд слоев, роль которых в обеспечении власти этого класса различна. Господствующий класс не может осуществлять свое господство in extenso – в своей целостности, в своей совокупности. Его интерес как правящего класса осознается и выражается прежде всего наиболее активной его частью, авангардом, который опирается на определенную организацию – государственный аппарат, политическую партию и т.п., ту часть господствующего класса, которая непосредственно осуществляет руководство обществом, держит руку на руле управления, и можно именовать политической элитой.

В структуре господствующего класса можно выделить определенные элементы (двигаясь от целого к частному с учетом уровня активности и степени воздействия его на целое): господствующий класс > политическая активная часть класса, его авангард > организация класса > лидеры. К политической элите и можно отнести наиболее авторитетных, влиятельных и политически активных членов правящего класса, включая слой политических функционеров этого класса, интеллектуалов, вырабатывающих политическую идеологию класса, лидеров этих организаций, то есть людей, которые непосредственно принимают политические решения, выражающие совокупную волю класса.

Вряд ли можно сомневаться в том, что при исследовании политического процесса нужен термин, обозначающий эту наиболее активную, организованную часть господствующего класса. Но очевидно и другое: если этим термином будет “элита”, необходим ряд оговорок и уточнений, чтобы освободить его от того содержания, которое вкладывает в него большинство элитаристов, стремящихся фетишизировать слой лидеров, объявить самыми достойными, компетентными, наиболее пригодными для руководства обществом людей, представить этот слой подлинным субъектом исторического процесса в противоположность “нетворческой”, “бесплодной массе”. Выше уже говорилось о неадекватности ценностной интерпретации элиты – в ценностном отношении ее качества могут быть и со знаком минус. Говорилось и о недостатках функционального подхода, 

сторонники которого, как правило, трактуют элиту как бесклассовый слой. Как отмечает чешский социолог М.Нарта, “наиболее оправданным будет понимать под элитой специфические властно-политические группы, которые в условиях классово-антагонистического общества представляют исполнительную властно-политическую часть правящего класса” . Как видим, понятие “элита” не совпадает по объему с понятием “правящий класс”: первое оказывается функционально как бы управленческим “исполнительным комитетом” второго. Эти понятия не совпадают полностью и по содержанию. Отметим, что к управленческой деятельности правящий класс обычно привлекает и наиболее способных представителей других классов и слоев населения, прежде всего, слоев, близких правящему классу. Таким образом, в составе элиты могут быть отдельные выходцы из неправящих классов (что отнюдь не означает внеклассовости рекрутирования элиты, на чем настаивают многие элитаристы). Подобное положение вдвойне выгодно господствующему классу: во-первых, это обеспечивает ему приток “свежих умов”, во-вторых, расширяет социальную базу элиты. Как правило, вошедшие в состав элиты выходцы из “социальных низов” по существу интегрируются господствующим классом. Элитологи вспоминают в этой связи невеселую шутку о том, что в сенате США заседают миллионеры – одни из них стали сенаторами, потому что были миллионерами, а другие стали миллионерами, сделавшись сенаторами (некоторые политологи полагают, что ее можно распространить и на российский парламент). Можно сослаться и на то, что в составе американских высших менеджеров имеется лишь небольшой процент выходцев из “низов” (различные авторы называют цифры от 7 до 10%).

Хотя было бы ошибкой отождествлять элиту и правящий класс, еще большей ошибкой является отрицание связи между элитой и классом, что делают многие элитологи.  Можно согласиться с С.Херкоммером, считающим, что понятие элиты имеет смысл прежде всего в отношении к понятию “класс”, и что элитные слои — моменты внутреннего разделения классов. Р.Мартин считает, что большинство элитаристов, начиная с Платона, отрицают деление общества на классы, некоторые, типа Бёрнхэма, пытаются сочетать концепцию классов и концепцию элит, и некоторые, например, профессор Калифорнийского университета М.Цейтлин, оперируют понятием “класс”, возражая против термина “элита” . Такое разделение в общем соответствует действительности (пожалуй, не очень удачна ссылка  на   Платона ). Действительно, по мнению Цейтлина концепция классовой структуры общества несравненно глубже дихотомии элита – масса . Абстрактно говоря, Цейтлин прав. Но ведь совсем не обязательно рассуждать по принципу или-или, гораздо правильнее найти пути сочетания этих концепций.

Наконец, вопрос о том, следует ли употреблять термин “элита”, зависит от предмета исследования. Для того, чтобы вскрыть сущность социально-экономических отношений, сущность способа производства,  генезис классового господства, можно обойтись и без этого понятия. Настоятельная потребность в нем возникает тогда, когда мы переходим к анализу механизма классового господства, внутренней структурализации и дифференциации самого правящего класса. Господствующий класс порожден определенным способом производства материальных благ; правящая же элита — это порождение и элемент политической системы классово-дифференцированного общества. Совершенно правильно ставит вопрос американский социолог Э. Карлтон, который считает, что "класс в себе становится классом для себя, поскольку он осознает свое классовое положение"  .  Причем он делает это, формируя свою элиту. Известно, что господствующий класс создает механизм реализации своей политической власти. Только в этом случае его господство актуализируется. Важнейшим элементом создания этого механизма и является выделение правящей элиты, которая обладает навыками политического управления, интегрирует господствующий класс, выявляет и реализует его классовый интерес.

Широко распространенные в  советской и зарубежной социологии утверждения о том, что марксизм и элитология альтернативны, несовместимы, ошибочны. Весьма далеки от истины суждения о том, что марксизм всю проблематику властно-политических отношений сводит к вопросу о том, какой класс господствует в данном обществе, игнорируя роль внутриклассовых слоев, промежуточных и межклассовых групп. Маркс отнюдь не ограничивался лишь констатацией того, какой класс является господствующим в определенной общественно-экономической формации, в определенной стране. Его анализ политической структуры общества включал и распределение власти внутри господствующего класса. Важнейшим элементом этого анализа служит конкретно-историческое исследование процесса осуществления властных отношений в  обществе, роли правящей верхушки в реализации этих отношений.

К.Маркс в “К критике гегелевской философии права” писал о роли бюрократического слоя, создаваемого буржуазией для управления обществом, того слоя, который в современной элитологической литературе именуется бюрократической элитой, который считает самое себя конечной целью государства и выражает совокупный интерес господствующего эксплуататорского класса. Причем этот эгоистический интерес он стремится представить как “всеобщий интерес”, защищая таким образом “мнимую всеобщность особого интереса” . Кстати, в немецких изданиях сочинений Маркса и Энгельса  присутствует термин “элита” (у Маркса – в одной из первоначально написанной глав “Капитала”, у Энгельса – в его набросках об армии) . К.Маркс и Ф.Энгельс писали: “Разделение труда... проявляется теперь также и в среде господствующего класса..., так что внутри этого класса одна часть выступает в качестве мыслителей этого класса (это – его активные, способные к обобщениям идеологи, которые делают главным источником своего пропитания разработку иллюзий этого класса о самом себе), в то время как другие относятся к этим мыслям и иллюзиям более пассивно и с готовностью воспринять их, потому что в действительности эти-то представители данного класса и являются его активными членами и поэтому они имеют меньше времени для того, чтобы строить себе иллюзии и мысли о самих себе. Внутри этого класса такое расщепление может разрастить даже до некоторой противоположности и вражды между обеими частями, но эта вражда сама собой отпадает при всякой практической коллизии, когда опасность угрожает самому классу” .

Действительно, одно дело – признать, что элита выражает интересы господствующего класса, и совсем другое – отождествить эти категории. Это было бы отождествлением сущности процесса политического господства с механизмом его осуществления. Эксплуататорский класс не может обеспечить, хотя бы чисто технически, свое господство путем равномерного распределения функции политического руководства обществом среди всех своих членов; он может осуществить его через деятельность своего политического авангарда, наиболее политически активных его членов, которые непосредственно управляют организацией господствующего класса, прежде всего государственной машиной. Элита выступает представителем господствующего класса при выполнении этим классом функций руководства обществом; она выявляет и актуализирует интересы класса – как глубинные, так и непосредственные, субординирует их; она “формирует” волю класса и непосредственно руководит ее претворение в жизнь.

Таким образом, на вопрос, кто осуществляет власть в классово-дифференцированном обществе, мы может ответить: господствующий класс. Когда же нас интересует, как осуществляется эта власть, необходимо выявить механизм политического господства этого класса, одним из важнейших звеньев которого является выделение правящей элиты. Господствующий класс и элита различаются прежде всего по объему: элита – часть класса. Далее, если класс определяется по своему месту в исторически определенной системе общественного производства, по своему отношению к средствам производства, то элита – по своей роли в политическом руководстве обществом; она объединяет ту часть господствующего класса, которая обладает навыками профессиональной политической деятельности и непосредственно осуществляет государственное управление.

Привилегированные сословия (дворянство, духовенство) в феодальном обществе составляли немалую часть населения: в конце XVIII века, например, в таких странах, как Франция (25 миллионов жителей) или Россия (39 миллионов), они насчитывали многие сотни тысяч человек; в ХХ веке в крупной индустриальной стране класс капиталистов насчитывает не один миллион людей. Что же касается элиты, то речь  идет лишь о тысячах,  причем далеко не только всегда представителей господствующего класса.

Анализируя пути осуществления правящим классом различных функций в обществе, можно выделить разные типы элит: политическую, экономическую, культурно-идеологическую. Если господствующим классом капиталистического общества является буржуазия, то экономической элитой современного капиталистического общества выступает финансовая олигархия, верхушка менеджеров. Идеологи класса, деятели культуры, создающие духовные ценности этого класса, владельцы средств массовых коммуникаций составляют культурную элиту, причем большая часть культурной элиты выходит за пределы господствующего класса. О содержании понятия политической элиты говорилось выше. Заметим только, что политическая элита – это и есть элита в узком смысле слова (когда речь идет об элите как таковой, без прилагательных “культурная”, “экономическая” и т.д., как правило, имеется в виду именно политическая элита).

Итак, в классово-дифференцированном обществе класс, обладающий собственностью на основные средства производства, является господствующим классом. Но далеко не каждый член правящего класса непосредственно занимается политическим управлением: не каждый хочет этим заниматься и не каждый из тех, кто хочет, может это делать. В правящем классе можно различить политически активную и политически пассивную части, роли которых в жизни общества и особенно в политическом управлении различны. Правящий класс реализует свое господство в обществе, создавая организации. Для политического управления обществом господствующий класс формирует государственную машину; он создает также политические партии и другие организации своего класса, формирует слой функционеров, лидеров, осуществляющих политическое руководство. Политическая власть гарантирует привилегированное положение господствующего класса, его контроль за средствами производства. Наконец, для укрепления и стабилизации своей власти господствующему классу нужна идеология, обосновывающая и оправдывающая это господство. И опять-таки не весь класс участвует в выработке этой идеологии, а только его часть, которую и можно назвать идеологической и культурной элитой.

Таким образом, отношения между элитой и правящим классом достаточно сложны и неоднозначны. Как отмечалось выше, элита выражает волю господствующего класса, причем эту волю нужно, 

во-первых, выявить и, во-вторых, реализовать. Осуществляя эти функции, элита не только играет особую роль в жизни общества, но и обретает относительную самостоятельность по отношению к своему классу. Для удержания своей власти правящий класс должен представить свой классовый интерес как интерес всего общества. Выдвигаемая им элита обретает определенную автономию по отношению к этому классу и обычно воспринимается не как проводник узкоклассового, но “всеобщего” интереса. Это, разумеется, не отменяет классовой природы элиты, но модифицирует и, в известной мере, маскирует его, что и дает основание многим политологам говорить о бесклассовости элиты.

Чтобы понять подлинную роль элиты в осуществлении господства в обществе правящего класса, важно соотнести и субординировать интересы этого класса в целом с интересами отдельных его членов, интересами отдельных слоев и групп этого класса, в частности, специфическими интересами элиты. Важно, наконец, субординировать глубинные и стратегические интересы правящего класса, связанные с поддержанием системы, в рамках которой он и является господствующим классом, и непосредственные, связанные с увеличением его доли в распределении общественного богатства. Непосредственный интерес отдельного члена господствующего класса может противоречить интересам других его членов –  его конкурентов. Это относится в первую очередь к интересам различных, особенно конкурирующих друг с другом группировок господствующего класса, например, военно-промышленного комплекса и слоев, связанных преимущественно с выпуском мирной продукции. Кто же реально осуществляет интеграцию и субординацию всех этих различных интересов и целей? В этом и состоят прежде всего функции политической элиты. Выделение политической элиты как бы актуализирует господство определенного  класса.

Как отмечает польский социолог В.Весоловский, элита капиталистического общества интегрирует многообразные интересы господствующего класса – экономические, политические, культурные, обеспечивает необходимые связи между бизнесом, политиками, военной верхушкой, владельцами средств массовых коммуникаций . В иерархии этих интересов примат принадлежит отношениям собственности на средства производства, которые фактически и делают данный класс господствующим и кровно заинтересованным в сохранении социальной стабильности. Как пишет американский политолог У.Домхофф, «не все члены высшего класса вовлечены в управление; некоторые из них наслаждаются жизнью, которую дает им их богатство» 

Существование этой элиты способствует обеспечению стабильности существующей социальной системы, независимо от того, какая из  ориентирующихся на сохранение капиталистических отношений политическая партия находится у власти. Как пишут Т.Дай и другие американские политологи, власть в США “структурна”, то есть не зависит от персональных изменений и других преходящих факторов; она прочно удерживается в руках элиты.   Внутриполитическая и внешнеполитическая стратегия Соединенных Штатов формируется не произвольно тем или иным президентом, но той анонимной силой, которая представлена подлинной элитой, выражающей совокупный интерес господствующего класса и прежде всего того слоя, который является доминирующим в составе этого класса и интересы которого могут вступать в противоречие с интересами других составных частей правящего класса.

Выше уже отмечалось, что властвующая элита, конечно, не только не противостоит правящему классу, но, напротив, обеспечивает его господство. Однако это не исключает относительной самостоятельности элиты по отношению к классу в целом. Кстати, это в свое время отмечал К.Маркс. Известно, что в статье “18 брюмера Луи Бонапарта” Маркс показал большую степень самостоятельности государственной власти, особенно в условиях определенного равновесия классовых сил. Значительная доля этой самостоятельности существует и при отсутствии такого равновесия. И именно подобная относительная самостоятельность государственной власти может создавать иллюзию того, что она стоит как бы над обществом (отсюда и иллюзия надклассовости элиты, хотя она выражает совокупный интерес правящего класса, в частности, класса буржуазии, куда лучше, чем это делал бы непосредственно тот или иной капиталист, осознающий лишь свой непосредственный, причем краткосрочный интерес).

Относительная самостоятельность элиты по отношению к господствующему классу связана с различием интересов разных слоев этого класса. У элиты есть возможность не только лавировать между интересами отдельных групп и слоев правящего класса, но порой даже принимать решения, против которых выступает большинство представителей этого класса. Так, “новый курс” Ф.Д.Рузвельта встретил сопротивление большинства капиталистов, не сразу осознавших свой собственный глубинный интерес, защите которого и служит государственное регулирование экономики в условиях кризиса, что и предлагал рузвельтовский “мозговой трест”. История показала, что рузвельтовская политическая элита лучше поняла насущные и долгосрочные потребности господствующего класса, чем подавляющее большинство его членов.

И это понятно: капиталист заботится прежде всего о своей собственной, причем непосредственной выгоде; ему близки слова, приписываемые бывшему президенту “Дженерал Моторз” и бывшему министру обороны США Ч.Вильсону: “Что хорошо для “Дженерал Моторз”, то хорошо и для страны” (сам Вильсон, впрочем, упорно отказывался от авторства этих слов).   Правящая элита, как правило, видит дальше,  что в конечном счете отвечает интересам господствующего класса. Причем элита стремится создать впечатление, будто она, принимая компромиссное решение, “равно заботится” обо всех классах и слоях населения. А идеологи господствующего класса, выполняя свою функцию, помогают правящей элите замаскировать ее связь с господствующим классом.

Ошибкой многих марксистских социологов является стремление элиминировать проблематику элитологии, свести все  к проблеме классов и классовой борьбы.  Но в элитологии имеется специфическое содержание, несводимое к последней. Иное дело, что вопрос о роли элиты в общественно-политическом процессе можно и должно рассматривать в связи с проблемой классов, классовых отношений.

Подведем некоторые итоги. За исключением Г. Моски и его последователей из “макиавеллиевской” школы, отождествляющих элиту и правящий класс, и некоторых других политологов, исследующих отношение элиты и господствующего класса, подходом, наиболее типичным для  современной элитологии, является рассмотрение правящей элиты в отрыве от классовой структуры общества и, более того, противопоставление дихотомии элита – масса теории классовой дифференциации общества. И если марксистских элитологов можно упрекнуть в гипертрофировании классового подхода, то большинство элитаристов впадает в другую крайность, отказываясь видеть связь элиты с отношениями классов и классовой борьбы. Как мы видели, возможно совмещение понятия “элита” с теорией классов. Поскольку анализ политических систем не исчерпывается выявлением того, какой класс является господствующим в данном обществе, а требует дальнейшей конкретизации властных отношений, понятие “элита” может служить делу уточнения и углубления такого анализа.

 

 

4. Типологизация и виды элит. Политическая элита

Сама политическая элита неоднородна, внутренне дифференци-рована и существенно различается на разных исторических эта¬пах и в разных странах. Это, а также специфика исследователь¬ских подходов усложняют ее классификацию.

В зависимости от источников влияния элиты подразделяются на наследственные, например аристократия, ценностные — лица, занимающие высокопрестижные и влиятельные общественные и государственные позиции, властные — непосредственные обла¬датели власти и функциональные — профессионалы-управленцы, имеющие необходимую для занятия руководящих должностей ква¬лификацию. Среди элит различают правящую, непосредственно обладающую государственной властью, и оппозиционную (контрэлита); от¬крытую, рекрутирующуюся из общества, и закрытую, воспроиз¬водящуюся из собственной среды, например, дворянство.

Сама элита делится на высшую и среднюю. Высшая элита не-посредственно влияет на принятие решений, значимых для всего государства. Принадлежность к ней может быть обусловлена ре¬путацией, например, неофициальные советники президента, его «кухонный кабинет», или положением в структурах власти. В за¬падных демократиях на каждый миллион жителей приходится при¬мерно 50 представителей высшей элиты. Среди самой высшей элиты часто выделяют ядро, характеризующееся особой интен¬сивностью коммуникаций, взаимодействия и насчитывающее обычно 200—400 человек.

К средней элите относят примерно 5 процентов населения, выделяющихся одновременно по трем признакам — доходу, про-фессиональному статусу и образованию. Лица, обладающие выс¬шими показателями лишь по одному или двум из этих критериев, относятся к маргинальной элите. Как отмечает Карл Дойч, «в це¬лом люди, чей образовательный уровень гораздо выше, чем их доход, обычно более критичны к существующим отношениям, в своих политических убеждениях тяготеют к центризму или лево¬му радикализму. Лица, чей доход заметно превышает уровень образования, также зачастую не удовлетворены своим положени¬ем, престижем и, как правило, занимают правые политические позиции. Таким образом, взгляды 5 процентов взрослого населе¬ния страны, составляющего элиту общества, определяемые соот¬ношением доходов, профессионального статуса и образователь¬ного уровня, могут многое поведать о том, что политически при¬емлемо и что не приемлемо для данной страны» .

Многие политологи отмечают тенденцию возрастания роли средней элиты, особенно ее новых слоев, называемых «субэли¬той», — высших служащих, менеджеров, ученых, инженеров и интеллектуалов — в подготовке, принятии и реализации полити¬ческих решений. Эти слои обычно превосходят высшую элиту в информированности, организованности и способности к единым действиям.

К политической элите, непосредственно участвующей в про¬цессе принятия политических решений, примыкает элита адми¬нистративная, предназначенная для исполнительской деятельнос¬ти, однако на деле обладающая большим влиянием на политику.

Одной из достаточно содержательных классификаций полити¬ческой элиты в демократическом обществе является выделение в зависимости от степени развитости и соотношения вертикаль¬ных (социальная представительность) и горизонтальных (внутри-групповая сплоченность) связей элиты ее четырех основных ти¬пов: стабильной демократической («этаблированной») элиты — высокая представительность и высокая групповая интеграция; плюралистической — высокая представительность и низкая груп¬повая интеграция; властной — низкая представительность и вы¬сокая групповая интеграция и дезинтегрированной — низкие оба показателя (см. табл.).

 

Социальная представительность

высокаянизкая

Групповая 

интеграциявысокаястабильная демократическаявластная

низкаяплюралистическаядезинтегрированная

 

 

5. Основные методы исследования политических элит

 

В современной науке используется одно из трех методов выявления элиты:

1) Позиционный анализ;

2) Репутационный анализ;

3) Анализ принятия решений.

Широкое распространение получил позиционный анализ, основанный на предположении, что "формальные государственные институты предоставляют вполне адекватную карту отношений в иерархии власти". Главным преимуществом подобного метода, в его простоте: достаточно найти списки депутатов, схему организационной структуры правительства, - и элита может быть выявлена и даже ранжирована по степени влияния. Но в то же время этот метод имеет серьезные недостатки. Ведущие роли в политических играх могут исполнять люди, не занимающие никаких официальных постов, но оказывающие косвенное воздействие на тех, кому по статусу принадлежит право принятия решений. Кроме того, крайне трудно определить критерии могущественности институтов власти. По этому, используя позиционный анализ, мы рискуем включить в элиту тех, кто обладает властью лишь номинально, тогда как реальные носители власти окажутся за ее пределами.

Вторым по широте употребления является метод репутационного анализа, впервые примененный Ф. Хантером в его новаторской работе, посвященной исследованию структуре власти в Атланте. Сторонники подобного метода исходят из того, что для выявления людей, обладающих властью, необходимо опросить активных наблюдателей или участников политических событий: их экспертные оценки позволят отличить тех, кто занимает высокие посты, но реально бессилен, от тех, кто на деле влияет на происходящее на политической сцене. И действительно, использование репутационного анализа дает возможность приблизить результаты идентификации элиты к реальной ситуации, хотя и данный метод не свободен от недостатков. Мнения экспертов всегда субъективны, на них прямым образом сказываются степень их осведомленности и личные предпочтения. Соответственно, стоит лишь сменить состав экспертов, и результат анализа окажутся уже иными.

Редко используется метод, анализа принятия решения, то есть выявления элиты путем идентификации тех, кто реально принимает важнейшие решения. Это метод может считаться наиболее точным. Однако подавляющая часть исследователей избегает обращаться к анализу. Дело в том, что при изучении широкого спектра элит такой анализ весьма трудно провести. Здесь требуется хорошее знание области, в рамках которой принимаются решения. Поскольку же на практике анализируется небольшое число решений, результаты исследования во многом зависят от выбора рассматриваемых проблем. При анализе какой – либо одной группы решений можно выявить только узкоспециализированный слой элиты. Этот метод еще плох тем, что вне поля зрения остаются лица, непосредственно не участвующие в процессе принятия окончательного решения, но влияющие на формирование повестки дня предстоящего обсуждения.

 

8. Социально-стратификационные системы и типы политических систем

Существует девять типов стратификационных систем:

- физико - генетическая ;

- рабовладельческая ;

- кастовая ;

- сословная ;

- эктаратическая ;

- социально - профессиональная ;

- классовая ;

- культурно - символическая ; 

- культурно - нормативная ;

В основе первого типа физико - генетической стратификационной системы - 

лежит дифференциация социальных групп по “естественным” социально - демографическим признакам. Здесь отношение к человеку или группе определяется полом, возрастом и наличием определенных физических качеств - силы, красоты, ловкости. Соответственно, более слабые, обладающие физическими недостатками считаются ущербными и занимают приниженное общественное положение.

Неравенство в данном случае утверждается существованием угрозы физического насилия или его фактическим применением, а затем закрепляется в обычаях и ритуалах.

Эта “естественная” стратификационная система господствовала в первобытной общине, но продолжает воспроизводиться и по сей день. Особенно сильно она проявляется в сообществах, борющихся за физическое выживание или расширение своего жизненного пространства. Наибольшим престижем здесь обладает тот, кто способен осуществлять насилие над природой и людьми или противостоять такому насилию: здоровый молодой мужчина - кормилец в  крестьянской общине, живущей плодами примитивного ручного труда; мужественный воин Спартанского государства; истинный ариец национал -социалистического воинства, способный к производству здорового потомства.

Система ранжирующая людей по способности к физическому насилию, - во многом продукт милитаризма древних и современных обществ. В настоящее время, хотя и лишенная былого значения, она все же поддерживается военной, спортивной и сексуально - эротической пропагандой. Вторая стратификационная система - рабавладельческая - так же основана на прямом насилии. Но неравенство людей здесь детерминируется не физическим, а военно - физическим принуждением. Социальные группы различаются по наличию или отсутствию гражданских прав и прав собственности. Определенные социальные группы этих прав лишены совершенно и, более того, наравне с вещами превращены в объект частной собственности. Причем положение это чаще всего  передается по наследству и таким оброзом закрепляется в поколениях. Примеры рабовладельческих систем весьма разнообразны. Это и античное рабство, где число рабов порою превышало число свободных граждан, и холопство на Руси времен “Русской правды”, это и плантационное рабство на юге Североамериканских Соединенных штатов до гражданской войны 1861 - 1865 гг.,

это, наконец, работа военнопленных и депортированных лиц на немецких частных фермах в период Второй мировой войны.

Способы воспроизведения рабовладельческой системы тоже характеризуются значительным разнообразием. Античное рабство держалось в основном за счет завоеваний. Для раннефеодальной Руси более было долговое, кабальное рабство. Практика продажи собственных детей при отсутствии возможности их прокормить существовала, например, в средневековом Китае. Там же обращали в рабов разного рода преступников ( в том числе, и политических ). Эта практика была практически воспроизведена много позднеев советском ГУЛАГе (хотя частное рабовладение осуществлялось здесь в скрытых внеюридических формах ).

Третий тип стратификационной системы - кастовая. В ее основе лежат этнические различия, которые, в свою очередь, закрепляются религиозным порядком и религиозными ритуалами. Каждая каста представляет собой замкнутую, насколько это возможно, эндогамную группу, которой отводится строго определенное место в общественной иерархии. Это место появляется в результате обособления особых функций каждой касты в системе разделения труда. Существует четкий перечень занятий, которыми члены этой касты могут заниматься: жреческие, воинские, земледельческие. Поскольку положение в кастовой системе передается по наследству, возможности социальной мобильности здесь крайне ограничены. 

И чем сильнее выражена кастовость, тем более закрытым оказывается данное общество. Классическим примером общества с господством кастовой системы по праву считается Индия ( юридически эта система была отменена лишь в 1950 г.). Сегодня, хотя и в более сглаженном виде, кастовая система воспроизводится не только в Индии, но , например, в клановом строе среднеазиатских государств. Явные черты кастовости утверждались в середине двадцатого столетия политикой фашистских государств ( арийцам отводилось положение высшей этнической касты, призванной к господству над славянами, евреями и пр. ). Роль скрепляющих теологических доктрин в данном случае берет на себя нациолистическая идеология.

Четвертый тип представлен сословной стратификационной системой. В этой системе группы различаются юридическими правами, которые, в свою очередь, жестко связаны с их обязанностями и находятся в прямой зависимости от этих обязанностей. Причем последние подразумевают обязательства перед государством, закрепленные в законодательном порядке. Одни сословия обязаны нести ратную или чиновничью службу, другие - “тягло” в виде податей или тудовых повинностей.

Примеры развитых сословных систем являются феодальные западноеврапейские общества или феодальная Россия. Сословие, это, в первую очередь, юридическое, а не, скажем, этническо - религиозное или экономическое деление. важно также и то. что принадлежность к сословию передается по наследству, способствуя относительной закрытости данной системы.

Некоторое сходство с сословной системой наблюдается в представляющей пятый тип эктаратической системе ( от французского и греческого - “государственная власть” ). В ней дифференциация между группами происходит, в первую очередь, по их положению во властно государственных иерархиях ( политических, военных, хозяйственных ), по возможностям мобилизации и распределения ресурсов, а так же как и ощущаемый ими престиж, связаны здесь с формальными рангами, которые эти группы занимают в соответствующих властных иерархиях.

Все прочие различия - демографические и религиозно - этнические, экономические и культурные играют производную роль. Масштабы и характер дифференциации (объемы властных полномочий ) в эктаратической системе находятся под контролем государственной бюрократии. При этом иерархии могут

закрепляться формально - юридически - посредством чиновничьих табелей о рангах, военных уставов, присвоения категорий государственным учреждениям, а могут оставаться и вне сферы государственного законодательства ( наглядным примером может служить система советской партноменклатупы, принципы которой не прописаны ни в каких законах ). Формальная свобода членов общества (за иключением зависимости от государства ), отсутствие автоматического наследования властных позиций также отличают этакратическую систему от  системы сословий. 

Этакратическая система обнаруживается с тем большей силой, чем более авторитарный характер принимает государственное правление. В древности ярким образцом этакратической системы были общества азиатского деспотизма  (Китай, Индия, Камбоджа ), расположенные, впрочем отнюдь не только в Азии ( а например, и в Перу, Египте ). В двадцатом солетии она активно утверждается  в так называемых социалистических обществах и, возможно, даже играет в них определяющую роль. Нужно сказать, что выделение ососбой эктаратической системы пока не традиционно для работ по стратификационным типологиям.

Далее следует шестая, социально - профессиональная стратификационная система. Здесь гуппы делятся по содержанию и условиям своего труда. Особую роль выполняют квалификационные требования, предъявляемые к той или иной профессиональной роли - обладание состветствующим опытом, умениями и навыками. Утверждение и подержание иерархических порядков в данной системе осуществляется при помощи сертификатов ( дипломов, разрядов, лицензий, патентов ), фиксирующих уровень квалификации и способность выполнять  определенные виды деятельности. Действенность квалификационных сертификатов поддерживается силой государства или какой - то другой достаточно мощной корпорации ( профессионального цеха). Причем сертификаты эти чаще всего по наследству не передаются, хотя искючения в истории встречаются. Социально - профессиональное деление является одной из базовых  стратификационных систем, разнообразные примеры которой можно найти во всяком обществе со сколь либо развитым разделением труда . Это строй ремесленных цехов средневекового города и разрядная сетка в современной государственной промышленности, система аттестатов и дипломов о получении образования, система научных степеней и званий, открывающих дорогу к более престижным рабочим местам.

Седьмой тип представлен поулярной классовой системой. Классовый подход нередко противопоставляют стратификационному. Но для нас классовсе членение есть лишь частный случай социальной стратификации. Из множества трактовок понятия “класса” мы остановимся в данном случае на более традиционной - социально - экономической. В данной трактовке классы представляют социальные группы свободных в политическом и правовом отношении граждан. Различия между группами прежде всего в характере и размерах собственности на средства производства и производимый продукт,  а также в уровне получаемых дохов иличного материального благосостояния. В отличие от многих предыдущих типов, принадлежность к классам - буржуа, пролетариев, самостоятельных фермеров и т.п. - не регламентируется высшими властями, не устанавливается законодательно и не передается по наследству. В чистом виде классовая система вообще не содержит никаких внутренних формальных перегородок ( экономическое преуспевание автоматически переводит вас в более высокую группу ).

Экономически эгалитарные сообщества, где совершенно отсутствует классовая дифференциация, явление доавольно редкое и неустойчивое. Но на  протяжении большей части человеческой истории классовые членения все же  носят подчиненный характер. На передний план они выходят, пожалуй, только в буржуазных западных обществах. А наибольших высот классовая система достигает в проникнутых либеральных духом Соединенных Штатах Америки.

Восьмой тип - культурно - символической. Дифференциация возникает здесь из различий доступа к социально значимой информации, неравных возможностей фильтровать и интерпретировать эту информацию, способностей быть носителем сакрального знания ( мистического или научного). В древности эта роль отводилась жрецам, магам и шаманам, в средневековье - служителям церкви, составляющим основную массу грамотного населения, толкователям священных текстов, в новое время - ученым, технократам и партийным идеологам, Претензии на общение с божественными силами, на обладание научной истиной на выражение государственного интереса существовали всегда и везде. И более высокая положение в данном отношении занимают те, кто имеет лучшие возможности манипулирования сознанием и действиями прочих членов общества,  кто лучше других может доказать свои права на истинное понимание владеет лучшим символическим капиталом. 

Несколько упрощая картину, можно сказать, что для доиндустриальных обществ более характерно теократическое манипулирование; для индустриальных - партократическое; а для пост - индустриальных - технократическое.

Девятый тип стратификационной системы следует назвать культурно - нормативным. Здесь дифференциация построена на различиях уважения и престижа, возниккющих из сравнения образов жизни и норм поведения, которым следует данный человек или группа. Отношение к физическому и умственному труду, потребительские вкусы и привычки, манеры общения иэтикет, особый язык  (профессиональная терминология, местный диалект, уголовный жаргон ) - все это  ложиться в основу социального деления. Причем происходит не только разграничение “своих” и “чужих”, но и ранжирование групп ( “благородные- не благородные”, “порядочные- не порядочные”, “ элита- обычные люди- дно” ). Понятие элит окружено неким таинственным флёром. О нем много говорят, но часто, не очерчивают сколь-нибудь четких обозначающих границ.

Элита не является категорией только политики. В современном обществе существует множество элит- политические, военные, экономические, профессиональные. Где-то эти элиты переплетаются, где-то соперничают друг с другом. Можно сказать, что существует столько элит, сколько есть областей социальной жизни. Но какую бы сферу мы ни взяли, элита суть меньшинство, противостоящее остальной части общества. его средним и нижним слоям как некоей “массе”. При этом положение элиты как высшего сословия или касты может закрепляться форммальным законом или религиозным уложением, а может  достигаться совершенно неформальным образом.

Элитаристские теории возникли и формировались в значительной мере, как реакция на радикальные и социалистические учения и были направлены против разных течений социализма: марксистского, анархо - синдикалистского. Потому марксисты, на самом деле, очень скептически относились к этой теориям, не желали их признавать и применять их на мателиале западных обществ. Ибо это означало бы, во - первых, признание того,что нижние слои являются слабой или вовсе не организованной массой, которой необходимо управлять, массой, не способной к самоорганизации и революционному действию, а во - вторых, признание в какойто мере неизбежности и “естественности” такого резкого неравенства. В результате пришлось бы пересматривать коренным образом взгляды на роль и характер классовой борьбы. 

Но илитаристский подход направляется против демократического парламентаризма. Он вообще по природе своей антидемократичен. Демократия и аксесуары предполагает правление большинства и всеобщее равенство людей как самостоятельных граждан, достаточно организованных для реализации собственных целей и интересов. И в силу этого поборники демократизма к любым попыткам элитарного правления относятся довольно холодно.

Многочисленные подходы к понятию можно условно разделить на две основные группы- властные и меритократические. В соответствии с первыми, элитой являются те, кто обладают в данном обществе решающей властью, а в соответствии со вторыми - те, кто обладают некими особыми достоинствами и личными качествами, независимо от того, распологают ли они властью или нет.

В последнем случае элита выделяется по талантам и заслугам . Иногда властные и меритократические подходы условно обозначают как “линию Лассуэла” и “линию Парето”. ( Хотя первый подход может быть с не меньшим успехом назван “линеей Моска” или “линеей Миллса”.)

Одной группой исследователей элита понимается как слои, обладающие высшими властными позициями или высшей формальной властью в организациях и институтах. Другая группа относит к элите харизматических личностей, бого - вохнавленных, способных к лидерству, представителей творческого меньшинства.

В свою очередь, властные подходы подразделяются на структутные и функциональные. Выбирающие более простой с эмпирической точки зрения структурный подход считают элитой круг лиц, занимающих высшие должностные позиции в рассматриваемых институтах ( министры, директора, военоначальники )

Те же, кто останавливаются на функциональном подходе, задают себе более трудную задачу: выделить группы, обладающие реальной властью в принятии общественно важных решений ( многие представители этих групп, понятно, могут не занимать сколь - либо видных общественных постов, оставаться в “тени”).

Точки зрения на содержание категории «элита» отличаются друг от друга в основном отношением к идеальным принципам рекрутирования элиты и соответствующими аксиологическими установками:

- одни исследователи полагают, что подлинная элита должна отличаться знатностью своего происхождения;

- другие причисляют к этой категории исключительно богатейших людей страны;

- третьи, считающие элитарность функцией личных заслуг и достоинств,

- наиболее одаренных представителей социума.

Очевидно, что верхний слой любого современного общества включает в себя различные политические элитные группы: экономические, интеллектуальные, профессиональные.

Неизбежное различие в способностях и устремлениях людей, необходимость профессионализации и институционализации административного труда, высокая значимость последнего для общества и ряд других факторов неизбежно приводят к формированию управляющего слоя. Его, соответственно, следует рассматривать не только как «касту» или клан людей, занятых «грязным делом», но и как рекрутированную, призванную обществом, страту, обладающую несомненными привилегиями и наделенную большой ответственностью. Базовыми параметрами для классификации элит могут быть все характеристики, перечисленные в начале предыдущего раздела. Приведем несколько типов классификации элит:

. Общепризнанна классификация правящего слоя на элиту и контрэлиту.

. Пути пополнения элиты, функциональные черты общества, которому данная элитарная страта принадлежит, позволяют говорить об открытых и закрытых элитах.

. По источнику влияния (происхождение, с одной стороны, или статус, функции, заслуги – с другой) различаются наследственные и ценностные элиты.

. Различное и в различной пропорции сочетание у представителей высших и средних слоев важнейших стратификационных факторов (доход, статус, образование, профессиональный престиж) позволяет говорить о высшей элите, непосредственно принимающей политические решения, и средней элите, верхней части среднего класса.

При том, что западные элиты, как правило, - это олигархические группы собственников, пополнение элиты США и западноевропейских стран идет именно из верхней части среднего класса, в основном, - лиц свободных профессий, имеющих дипломы и степени престижных университетов.

 

 

 

 

9. Основные механизмы рекрутирования элит

 

Большое влияние на социальную представительность, качественный состав, профессиональную компетентность и результативность элиты в целом оказывают системы ее рекрутирования (отбора). Такие системы определяют: кто, как и из кого осуществляет от¬бор, каковы его порядок и критерии, круг селектората (лиц, осу¬ществляющих отбор) и побудительные мотивы его действий.

Существуют две основные системы рекрутирования элит: гиль¬дий и антрепренерская (предпринимательская). В чистом виде они встречаются довольно редко. Антрепренерская система пре¬обладает в демократических государствах, система гильдий — в странах административного социализма, хотя ее элементы широ¬ко распространены и на Западе, особенно в экономике и госу¬дарственно-административной сфере.

Каждая из этих систем имеет свои специфические черты. Так, для системы гильдий характерны:

1) закрытость, отбор претендентов на более высокие посты главным образом из нижестоящих слоев самой элиты, медлен¬ный, постепенный путь наверх. Примером здесь служит сложная чиновническая лестница, предполагающая постепенное продви¬жение по многочисленным ступенькам служебной иерархии; 2) высокая степень институциализации процесса отбора, наличие многочисленных институциональных фильтров — формаль¬ных требований для занятия должностей. Это могут быть партий¬ность, возраст, стаж работы, образование, характеристика руко-водства и т.д.;

3) небольшой, относительно закрытый круг селектората. Как правило, в него входят лишь члены вышестоящего руководящего органа или один первый руководитель — глава правительства, фирмы и т.п.;

4) подбор и назначение кадров узким кругом руководителей, отсутствие открытой конкуренции;

5) тенденция к воспроизводству существующего типа элиты. По существу, эта черта вытекает из предыдущих — наличия много¬численных формальных требований, назначения на должность высшим руководством, а также длительного пребывания претен¬дента в рядах данной организации.

Антрепренерская система рекрутирования элит во многом про-тивоположна системе гильдий. Ее отличают: 1) открытость, ши¬рокие возможности для представителей любых общественных групп претендовать на занятие лидирующих позиций; 2) неболь¬шое число формальных требований, институциональных фильт¬ров; 3) широкий круг селектората, который может включать всех избирателей страны; 4) высокая конкурентность отбора, острота соперничества за занятие руководящих постов; 5) изменчивость состава элиты, первостепенная значимость для этого личностных качеств, индивидуальной активности, умения найти поддержку широкой аудитории, увлечь ее привлекательными идеями и про¬граммами.

Эта система больше ценит выдающихся людей. Она открыта для молодых лидеров и нововведений. В то же время определен¬ными недостатками ее использования являются относительно большая вероятность риска и непрофессионализма в политике, сравнительно слабая предсказуемость политики, склонность ли¬деров к чрезмерному увлечению внешним эффектом. В целом же, как показывает практика, антрепренерская система рекрути¬рования элит хорошо приспособлена к динамизму современной жизни.

Система гильдий также имеет свои плюсы и минусы. К числу ее сильных сторон относятся уравновешенность решений, мень¬шая степень риска при их принятии и меньшая вероятность внут¬ренних конфликтов, большая предсказуемость политики. Глав¬ные ценности этой системы — консенсус, гармония и преемст¬венность. В то же время система гильдий склонна к бюрократи¬зации, организационной рутине, консерватизму, произволу селектората и подмене формальных критериев отбора неформаль¬ными. Она порождает массовый конформизм и затрудняет ис-правление ошибок и устранение недостатков по инициативе снизу. Без дополнения конкурентными механизмами эта система ведет к постепенной дегенерации элиты, ее отрыву от общества и пре¬вращению в привилегированную касту.

Мы называем механизмами рекрутирования политической элиты принципы выдвижения в ее состав новобранцев, неизбежно разнящиеся в зависимости от общественного строя и исторической эпохи (такими принципами, попеременно либо синхронно, были кровное родство, наследование, владение собственностью, профессиональная компетентность, партийная принадлежность, личная преданность, старшинство или выслуга лет, протекционизм и т.д.). И здесь следует подчеркнуть, что особенности доминирующих механизмов рекрутирования не всегда коррелируют как с открытостью или закрытостью общества, так и со спецификой элитного рекрутирования. 

Так, в закрытом советском обществе в основном открытое по своему характеру элитное рекрутирование осуществлялось преимущественно посредством закрытых механизмов (здесь можно вспомнить “номенклатурный” принцип отбора, необходимость выслуги лет, наличие многочисленных институциональных фильтров, учет, например, таких факторов, как социальное происхождение, партийность, возраст, стаж работы). Этот парадокс,  обусловлен тем, что закрытые механизмы элитного рекрутирования были призваны способствовать успешной конкуренции внеэлитных слоев с выходцами из элитного круга, обладавшими в такого рода состязании очевидными преимуществами, с целью обеспечения (в условиях форсированной модернизации) максимальной эффективности управленческого аппарата.

 

10. Бюрократия как элита. Модель «идеальной бюрократии» М.Вебера

Практически все элитологи согласны с тем, что элита управляет делами общества. Тогда, естественно, необходимо выяснить соотношение элиты и слоя людей, профессионально занимающихся управленческой деятельностью, – бюрократии (собственно, низшее и среднее звено бюрократии вряд ли можно отнести к элите; тогда естественно предположить, что элита – это высшее звено бюрократии). И не будут ли теории бюрократии эвристическими при анализе элиты? И не случайно, что концепция бюрократии знаменитого немецкого социолога и политолога Макса Вебера рассматривается как важный вклад в элитологию, как одно из важнейших обоснований элитаризма. 

Именно Вебер заложил основы наиболее распространенной и влиятельной в современной социологии теории бюрократии, интерпретации места и роли бюрократии в обществе. Характерно, что многие социологи делят взгляды на бюрократию на две части: довеберовские, характерные и поныне для обыденного сознания (бюрократ - тот, кто затягивает решение вопросов или теряет нужный документ) и веберовские, или научные (в идеальной модели бюрократии, в идеальном типе, по терминологии Вебера, не теряется ни один документ, это – оптимальное прохождение документов, а главное, это оптимальная система разделения труда в сфере управления). По Веберу, бюрократическая элита пришла на смену аристократической. Власть волюнтаристская,  основанная на прихоти, чувствах, предубеждениях ее носителей и потому власть непредсказуемая сменяется правлением экспертов, принимающих оптимальные решения, действия которых предсказуемы, сменяются властью, основанной на бесстрастных формальных правилах и процедурах, подкреплены жесткой дисциплиной, иными словами, иррациональная администрация сменяется рациональной. Ее особенности следующие. 

Во-первых, власть смещается от личной к имперсональной. 

Во-вторых, власть бюрократов – частично следствие их монопольного положения, частично их способности сохранять свои профессиональные знания как официальные секреты. 

В-третьих, бюрократия приобретает значительно большую степень живучести, и поэтому идея ликвидации этих организаций становится все более утопичной. В бюрократической системе чиновники лично свободны и подчиняются только деловому служебному долгу; имеют устойчивую служебную иерархию; имеют твердо определенную служебную компетенцию; работают в силу контракта, следовательно, на основе свободного выбора; в соответствии со специальной классификацией; вознаграждаются постоянными денежными окладами; рассматривают свою службу как главную профессию; делают свою карьеру в соответствии со старшинством по службе или в соответствии со способностями; не могут присвоить себе свои служебные места; подчиняются строгой единой служебной дисциплине . Эта концепция Вебера связана с его типологией оснований легитимности политического господства. Первый тип: традиционное господство, как его осуществляли патриарх или патримониальный князь старого типа, авторитет "вечно вчерашнего", авторитет нравов, освященных исконной значимостью и привычной ориентацией на их соблюдение. Второй тип: харизматическое господство, авторитет внеобыденного личного дара, полная личная преданность и личное доверие, вызываемое наличием качеств вождя у какого-то человека. Третьим типом господства является рационально-легальное (оно же бюрократическое), господство в силу "легальности", в силу обязательности легального установления и деловой "компетентности", обоснованной рационально созданными правилами, то есть ориентации на подчинение  при  выполнении установленных правил – господство в том виде, в каком его осуществляет современный "государственный служащий" . Если первая модель преобладала в прошлом, в традиционном обществе, то вторая в современном, "рационально-легальном". Бюрократическое управление максимально имперсонально, максимально свободно от субъективизма. И бюрократическая элита предпочтительна по сравнению с традиционной аристократической элитой, а также харизматической элитой, возникающей вокруг харизматического лидера, обычно в периоды революций, коренной ломки социальных отношений. Вебер отводит решающую роль в бюрократии профессионалам, техническим специалистам, опирается на научные методы управления, считая, что бюрократическое управление оказывается наиболее эффективным, максимально лишенным субъективизма, подкрепленным единообразием правил и инструкций, которыми руководствуются чиновники независимо от своих личных симпатий, они выступают как функция системы.

Начиная с Вебера, теоретики и исследователи бюрократии Р. Мертон, Бендикс, С. Липсет и др. считают процесс бюрократизации проявлением более широкого процесса рационализации, имманентно присущей современному обществу; это  движение от традиционного общества, где власть передается по наследству (отсюда "элита крови") в руки людей, обладающих знанием (к "элите знания"). Как видим, Вебер позитивно интерпретирует феномен бюрократии, что, вообще говоря, достаточно необычно не только для предшественников Вебера, но и для современных социологов и особенно для самих субъектов бюрократического управления. "Термины бюрократ, бюрократический и бюрократия это, конечно, бранные слова, не без оснований пишет известный социолог Людвиг фон Мизес. Никто не называет себя бюрократом или свои методы бюрократическими. Эти слова всегда употребляются в оскорбительном смысле. Они всегда подразумевают уничтожительную критику людей, институтов или процедур. Никто не сомневается в том, что бюрократия глубоко порочна и что она не должна существовать в совершенном мире . А кто только не критиковал и не критикует бюрократию!   И   громче   всех   сами  бюрократы, желающие иметь своеобразное алиби. Критика бюрократии раздается и слева, и справа. Острую критику бюрократии мы находим у Маркса, причем особенно у молодого Маркса (что имеет свое объяснение: когда Маркс стал писать о государстве диктатуры пролетариата, М. Бакунин не без оснований упрекал его в том, что это будет государством, руководимым пролетарскими чиновниками, новым видом бюрократии, новым привилегированным меньшинством ). Как известно, Маркс исходил из понимания бюрократии как власти, отчужденной от народа, выражающей интересы эксплуататорских классов. Он связывал ее с потерей организацией содержательных задач своей деятельности, с главенством формы над содержанием (бюрократия "выдает формальное за содержание, а содержание за нечто формальное" ). Бюрократия есть "государственный формализм". "Бюрократия считает самоё себя конечной целью государства... Бюрократия есть круг, из которого никто не может выскочить. Ее иерархия есть иерархия знания. Верхи полагаются на низы во всем, что касается знания частностей; низшие же круги доверяют верхам во всем, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение". Для бюрократа характерен взгляд, "будто начальство все лучше знает" . Бюрократия, по существу, владеет государством, "это есть ее частная собственность. Всеобщий дух бюрократии есть тайна, таинство. Соблюдение этого таинства обеспечивается в ее собственной среде ее иерархической организацией, а по отношению к внешнему миру - ее замкнутым корпоративным характером" . Следуя мыслям Маркса, Ленин писал: "Тот особый слой, в руках которого находится власть в современном обществе, это – бюрократия. Непосредственная и теснейшая связь этого органа с господствующим в современном обществе классом буржуазии явствует... из самих условий образования и комплектования этого класса" . И еще: "Бюрократическая система в конечном счете ведет к возникновению привилегированного слоя, оторванного от масс и стоящего над ними" . Что ж, в этих словах много правды, даже больше, чем вкладывал в них сам вождь революции, ибо "социалистическая" бюрократия и привела к возникновению нового эксплуататорского слоя, новой элиты. Известно, что марксизм ставит задачей слом бюрократической государственной машины, переход к общественному самоуправлению. Правда, подавляющее большинство политологов считает, что сложное современное общество, обходящееся без бюрократического аппарата, основанное на непосредственном самоуправлении народа, – не более чем социальная утопия (причем подтверждением этой точки зрения оказывается и тоталитарная власть бюрократической элиты "реального социализма"). Л. фон Мизес пишет, что социалисты, "прогрессисты" в своей критике бюрократии присоединяются к тем, кого  с презрением называют "реакционерами", утверждая, что бюрократические методы "не составляют существа той утопии, к которой они сами стремятся. Бюрократия, говорят они, это, скорее, неудачный способ, каким капиталистическая система пытается справиться с неумолимой тенденцией к своему собственному исчезновению. Неизбежный конечный триумф социализма упразднит не только капитализм, но и бюрократию. В счастливом мире завтрашнего дня, в благословленном раю всестороннего планирования больше не будет никаких бюрократов" . Увы, практика "реального социализма" мало соответствовала этому нормативу... 

Конечно, концепция бюрократии Вебера уязвима для критики. Для Вебера бюрократия – наиболее рациональная организация управления. Но это  предельная рациональность в средствах, которые обесцениваются и превращаются в свою противоположность – иррациональность целей. Это блестяще показывает Ф. Кафка в "Процессе". Чиновник рационально ведет дела в своей узкой области, но не понимает общей цели системы, которая оказывается иррациональной. Бюрократическое управление, которое Вебер считает рациональным, оказывается комбинацией частичной рациональности и глобальной иррациональности. Тем не менее, Вебер трактует бюрократию позитивно, как имперсональное управление, основанное на компетентности, в отличие от управленческой деятельности в традиционном обществе, которое носит персональный характер, соответствующий личностному характеру власти в этом обществе, а управленческие решения   субъективны.  Поэтому   элита  бюрократии (собственно, Вебер избегал пользоваться термином "элита", зато им широко пользуются продолжатели его социологической традиции С. Липсет, Р. Мертон. Ф. Селзник и др.) является оптимальным управленческим слоем. Рациональность, эффективность, строгая регламентация, разделение управленческого труда, безличность рассматриваются как идеал организационной деятельности. Это "идеальный тип" бюрократии... Вебер подчеркивал, что это – господство закона, а не людей, что бюрократическая администрация означает осуществление контроля на основе знания, что делает ее специфически рациональной. Продолжим рассмотрение аргументов против модели "идеальной бюрократии" Вебера. Еще Т. Парсонс, автор предисловия к американскому изданию трудов Вебера, указал на некоторые его слабости. Так, правление, основанное на компетенции и правление, основанное на дисциплине, не всегда совпадают, вступают в конфликт друг с другом. Можно было бы сформулировать этот тезис гораздо более остро. В идеальной модели бюрократии Вебера карьера чиновника напрямую связана с его компетентностью; предполагается, что вышестоящий чиновник более компетентен, чем нижестоящий. Но реальность разительно противоречит этой идеальной модели. В частности, российский опыт свидетельствует о том, что норматив Вебера действует "с точностью до наоборот". Сплошь и рядом вышестоящий бюрократ отнюдь не компетентнее нижестоящего, но командует последним ex officio. Тут работает известная формула: "Ты начальник - я дурак, я начальник - ты дурак". Если, по Веберу, бюрократия - воплощенная рациональность, то рационально ли слепое повиновение приказам вышестоящего начальника? В модели Вебера чувствуется наследие традиций прусской абсолютистской бюрократии. Сошлемся еще на два возражения по поводу рациональности и эффективности бюрократии, которые хотя и сделаны в полушутливом гротескном жанре, отнюдь не становятся от этого менее весомыми. И, прежде всего, на "закон Паркинсона" (закон самовозрастания бюрократии). Как показал Н. Паркинсон, бюрократия разрастается, как раковая опухоль, независимо от объекта управления, причем эффективность этого управления непрерывно  снижается.  Остроумное объяснение неэффективности бюрократии дает и "принцип Питера". Если начинающий бюрократ успешно справляется со своей работой, доказывая свою компетентность, его ждет награда – повышение в должности. Если он вновь доказывает свою компетентность, справляясь с должностными обязанностями, он вновь получает повышение и т.д. Но вот он доходит до ступени, где он не может добиться успехов, и тогда он не получает повышения, застревая на этой должности. И тогда может получиться, что все бюрократические должности заняты людьми, достигшими своего "уровня некомпетентности". Что ж, в этой шутке большая доля правды. 

Модель Вебера далека от ее эмпирической верификации. Впрочем, Вебер отчетливо понимал это. Он прямо отмечал, что его идеальный тип – не результат эмпирического обобщения материала, но именно идеальное конструирование модели, которая может быть эвристической при построении теории, объясняющей социальный процесс. В модели Вебера элита бюрократии – элита компетентности. Увы, слишком часто она оказывается "элитой" некомпетентности. Прислушаемся еще к одному возражению, высказанному М. Мейером, У. Стивенсоном, С. Уэбстером в книге "Пределы бюрократического роста": бюрократия, как правило, генерирует "суббюрократию", над которой первая (элита бюрократии) теряет контроль; последние становятся как бы "антителами" в первоначальной бюрократической системе . Существенно и замечание известного американо-израильского социолога А. Этциони о роли бюрократии в бизнесе, о том, что в современном капиталистическом обществе получение прибыли выше компетентности и "логики администрации". 

Интересы бюрократов государственных и частных учреждений не могут быть выше интересов класса капиталистов, "элиты, олицетворяющие цели производства и прибыли, должны быть более могущественны, чем те, которые представляют профессиональные ценности. Эффективной элитарной иерархией является такая, при которой структура элит и иерархия целей гармонично дополняют друг друга" . 

Особый интерес представляет для нас вопрос о соотношении элиты и бюрократии. Некоторые политологи отождествляют   эти   понятия:   бюрократия и   выступает как элита. Но в этом случае необходимо было бы уточнить, что имеется в виду не вся иерархия бюрократии, а лишь ее верхушка. Кроме того, следует отметить, что данное отождествление не вполне корректно и потому, что в элите, в том числе политической элите, есть и такие члены, которые не могут классифицироваться как бюрократы. Другие политологи исходят из того, что бюрократия – административный аппарат элиты. Но эти разногласия носят в большой мере терминологический характер, речь идет о более широком (в первом случае) или менее широком понимании бюрократии. Интересна в этом плане трактовка бюрократии в СССР. Некоторые советологи считали, что элита это верхушка бюрократической номенклатуры СССР, другие (в том числе М. Восленский) – что элита социальный слой, из которого черпается номенклатура. Опять-таки разногласия носят больше терминологический характер. Представляется достаточно взвешенной следующая формулировка: "Политическая воля элит реализуется главным образом через бюрократический аппарат, постоянно занимающийся государственными делами. Элита намечает главные цели и магистральные линии деятельности государства, а бюрократический аппарат их реализует (последний может саботировать выполнение их). Сильная бюрократия может навязать свою волю, частично превращаясь в политическую элиту" . 

 

 

16. Формирование элитологии как научной дисциплины. Макиавеллистская школа элитологии: общая характеристика

 

Концепции элит Моски, Парето и Михельса дали толчок широким тео¬ретическим, а впоследствии (преимущественно после второй ми¬ровой войны) и эмпирическим исследованиям групп, руководящих государством или претендующих на это. Современные тео¬рии элит разнообразны. Исторически первой группой теорий, не утративших современной значимости, являются концепции макиавеллистской школы (Моска, Паре-то, Михельс и др.). Их объединяют следующие идеи:

1. Особые качества элиты, связанные с природными дарова¬ниями и воспитанием и проявляющиеся в ее способности к уп¬равлению или хотя бы к борьбе за власть.

2. Групповая сплоченность элиты. Это сплоченность группы, объединяемой не только общностью профессионального статуса, социального положения и интересов, но и элитарным самосо¬знанием, восприятием себя особым слоем, призванным руково¬дить обществом.

3. Признание элитарности любого общества, его неизбежного разделения на привилегированное властвующее творческое мень¬шинство и пассивное, нетворческое большинство. Такое раз¬деление закономерно вытекает из естественной природы че¬ловека и общества. Хотя персональный состав элиты изменя¬ется, ее господствующие отношения к массам в своей основе неизменны. Так, например, в ходе истории сменялись вожди племен, монархи, бояре и дворяне, народные комиссары и пар¬тийные секретари, министры и президенты, но отношения гос¬подства и подчинения между ними и простым людом сохраня¬лись всегда.

4. Формирование и смена элит в ходе борьбы за власть. Гос-подствующее привилегированное положение стремятся занять многие люди, обладающие высокими психологическими и соци¬альными качествами. Однако никто не хочет добровольно усту¬пать им свои посты и положение. Поэтому скрытая или явная борьба за место под солнцем неизбежна.

5. В общем конструктивная, руководящая и господствующая роль элиты в обществе. Она выполняет необходимую для соци¬альной системы функцию управления, хотя и не всегда эффек¬тивно. Стремясь сохранить и передать по наследству свое приви¬легированное положение, элита имеет тенденцию к вырождению, утрате своих выдающихся качеств.

Макиавеллистские теории элит подвергаются критике за преувеличение значения психологических факторов, антидемо¬кратизм и недооценку способностей и активности масс, недо¬статочный учет эволюции общества и современных реальнос¬тей государств «всеобщего благоденствия», циничное отноше¬ние к борьбе за власть. Такая критика во многом не лишена оснований.

 

17. Теория «политического класса» Г. Моска

Выдающийся итальянский социолог и политолог Моска (1858—1941) попы¬тался доказать неизбежное деление любого общества на две не-равные по социальному положению и роли группы. В 1896 г. в «Основах политической науки» он писал: «Во всех обществах, начиная с самых среднеразвитых и едва достигших зачатков ци¬вилизации и кончая просвещенными и мощными, существуют два класса лиц: класс управляющих и класс управляемых. Пер¬вый, всегда относительно малочисленный, осуществляет все по¬литические функции, монополизирует власть и пользуется при¬сущими ему преимуществами, в то время как второй, более много¬численный, управляется и регулируется первым <...> и поставля¬ет ему <...> материальные средства поддержки, необходимые для жизнеспособности политического организма». 

Моска проанализировал проблему формирования политичес¬кой элиты и ее специфических качеств. Он считал, что важней¬шим критерием вхождения в нее является способность к управ¬лению другими людьми, т.е. организаторская способность, а так¬же выделяющее элиту из остальной части общества материаль¬ное, моральное и интеллектуальное превосходство. Хотя в целом этот слой наиболее способен к управлению, однако не всем его представителям присущи лучшие, более высокие по отношению к остальной части населения качества.

Отмечая сплоченность группы управляющих и ее господству¬ющее положение в обществе, Моска называл ее политическим классом. Этот класс подвержен постепенным изменениям. Су¬ществуют две тенденции в его развитии: аристократическая и де¬мократическая. Первая из них проявляется в стремлении поли¬тического класса стать наследственным если не юридически, то фактически. Преобладание аристократической тенденции приво¬дит к «закрытию и кристаллизации» класса, к его вырождению и, как следствие, к общественному застою. Это в конечном счете влечет за собой активизацию борьбы новых социальных сил за занятие господствующих позиций в обществе.

Вторая, демократическая тенденция выражается в обновле¬нии политического класса за счет наиболее способных к управле¬нию и активных низших слоев. Такое обновление предотвращает дегенерацию элиты, делает ее способной к эффективному руко¬водству обществом. Равновесие между аристократической и де¬мократической тенденциями наиболее желательно для общества, ибо оно обеспечивает как преемственность и стабильность в ру¬ководстве страной, так и его качественное обновление.

Концепция политического класса Моски, оказав большое влия¬ние на последующее развитие элитарных теорий, подвергалась критике за некоторую абсолютизацию политического фактора (принадлежности к управленческому слою) в социальном струк¬турировании общества, за недооценку роли экономики. Приме¬нительно к современному плюралистическому обществу такой под¬ход во многом неправомерен. Однако теория политического класса нашла неожиданное подтверждение в тоталитарных государст¬вах. Здесь политика приобрела главенствующее положение над экономикой и всеми другими сферами общества и в лице номен¬клатурной бюрократии сформировался прообраз «политического класса», описанного Моской. В тоталитарных государствах вхож¬дение в политическую номенклатуру, приобщение к власти и уп¬равлению стали первопричиной экономического и социального господства «класса управляющих».

 

18. Теория «круговорота элит» В.Парето

Независимо от Моски примерно в это же время теорию политических элит разрабатывал Парето (1848—1923). Он, как и Моска, исходил из того, что миром во все времена правило и должно править из¬бранное меньшинство — элита, наделенная особыми качествами: психологическими (врожденными) и социальными (приобретен¬ными вследствие воспитания и образования). В «Трактате по об¬щей социологии» он писал; «Нравится это некоторым теорети¬кам или нет, но человеческое общество неоднородно и индивиды различны физически, морально и интеллектуально». Совокупность индивидов, чья деятельность в той или иной сфере отличается эффективностью, высокими результатами, и составляет элиту.

Она делится на правящую, прямо или опосредованно (но эф-фективно) участвующую в управлении, и неправящую — контр¬элиту — людей, обладающих характерными для элиты качества¬ми, но не имеющих доступа к руководству из-за своего социаль¬ного статуса и различного рода барьеров, существующих в обще¬стве для низших слоев.

Правящая элита внутренне сплочена и борется за сохранение своего господства. Развитие общества происходит посредством периодической смены, циркуляции двух главных типов элит — «лис» (гибких руководителей, использующих «мягкие» методы руководства: переговоры, уступки, лесть, убеждение и т.п.) и «львов» (жестких и решительных правителей, опирающихся пре¬имущественно на силу).

Изменения, происходящие в обществе, постепенно подрыва¬ют господство одного из этих типов элиты. Так, властвование «лис», эффективное в относительно спокойные периоды исто¬рии, становится непригодным в ситуациях, требующих решитель¬ных действий и применения насилия. Это ведет к росту недо¬вольства в обществе и усилению контрэлиты («львов»), которая с помощью мобилизации масс свергает правящую элиту и устанав¬ливает свое господство.

 

19. «Железный закон олигархии» Р.Михельса

Крупный вклад в развитие теории политических элит внес Р. Михельс (1876—1936). Он исследовал социальные механизмы, порождающие элитарность общества. В основном солидаризируясь с Моской в трактовке причин элитарности, Михельс особо выделяет организаторские способности, а также организационные структуры общества, усиливающие элитарность и возвышающие управляющий слой. Он сделал вывод, что сама организация общества требует элитарности и закономерно вос¬производит ее. В обществе действует «железный закон олигархических тенденций». Его суть состоит в том, что неотделимое от обществен¬ного прогресса развитие крупных организаций неизбежно ведет к олигархизации управления обществом и формированию элиты, поскольку руководство такими объединениями не может осущест¬вляться всеми их членами. Эффективность их деятельности тре¬бует функциональной специализации и рациональности, выделе¬ния руководящего ядра и аппарата, которые постепенно, но не¬избежно выходят из-под контроля рядовых членов, отрываются от них и подчиняют политику собственным интересам, заботятся в первую очередь о сохранении своего привилегированного по¬ложения. Рядовые же члены организаций недостаточно компе¬тентны, пассивны и проявляют равнодушие к повседневной по¬литической деятельности. В результате любой, даже демократи¬ческой организацией всегда фактически правит олигархическая, элитарная группа. Такие наиболее влиятельные группы, заинте¬ресованные в сохранении своего привилегированного положе¬ния, устанавливают между собой различного рода контакты, спла¬чиваются, забывая об интересах масс.

Из действия «закона олигархических тенденций» Михельс де¬лал пессимистические выводы относительно возможностей де¬мократии вообще и демократизма социал-демократических пар¬тий в частности. Демократию же он фактически отождествлял с непосредственным участием масс в управлении.

 

20. Консервативно-аристократическая школа элитаризма. Концепция «восстания масс» Х.Оретега-и-Гассета

 

Начиная с конца 20-х годов развивался ряд альтернативных фашизму трактовок элитаризма. И с разгромом фашизма элитизм не умер. Фашизм убедительно продемонстрировал миру, во что на практике может вылиться осуществление идей расистского элитизма. Уже во второй половине 40-х - начале 50-х годов в Европе, в том числе и в Германии стал популярен тезис о том, что с разгромом фашизма потерпел крах не элитизм как таковой, а лишь его тоталитарный вариант. Немецкий социолог Э.Ракк объявляет проблему элиты "наиболее насущной германской и европейской проблемой", Г. Драйцель - "центральной проблемой индустриального общества" . Ярым сторонником элитизма выступил бывший министр обороны ФРГ, один из лидеров опоры немецкого консерватизма - ХДС Г.Шредер. В 1955 г. он писал: "Ни общие социальные рассуждения, ни страшные деяния национал-социалис-тической элиты не могут увести нас на ложный путь и заставить придать понятию "элита" только негативное значение". Для Шредера элита - это "меньшинство, которое чувствует себя объединенным общей социальной ответственностью и способно на действия высшего порядка  

Еще ранее сформировался так называемый "аристократический" вариант элитаризма, представленный наиболее  полно  и  ярко знаменитым испанским философом, социологом и культурологом Хосе Оргетой-и-Гассетом. Генетически этот вариант восходит к Ницше с его критикой "вульгарной массы", Буркхарду, Шпенглеру. В своей известной книге "Восстание масс" Ортега утверждал, что "человеческое общество по самой сути своей всегда аристократично, хочет оно того или нет; оно лишь постольку общество, поскольку аристократично, и перестает быть обществом, когда перестает быть аристократичным". Собственно, всякое общество представляет собой динамичное единство двух факторов – меньшинства и массы. "Меньшинство – личности особой квалификации. Масса – это собрание средних, заурядных людей... Это люди без индивидуальности, представляющие собой обезличенный "общий тип". Общество, управляемое элитой, и масса, "знающая свое место" – условия "нормального" функционирования общества. Но этой нормы общество придерживалось в прошлом, когда "каждый специальный род деятельности (искусство, политика) выполнялся квалифицированным меньшинством". Масса не претендовала на участие, "она знала, что ей для этого не хватает квалификации, знала свою роль в нормальной динамике социальных сил". Но вот ХХ век взорвал эту норму, массы вышли из повиновения элите, восстали против нее. "...Вся власть в обществе перешла к массам. Так как массы, по определению, не хотят и не могут управлять даже собственной судьбой, не говоря уже об обществе, из этого следует, что Европа переживает сейчас самый тяжелый кризис, какой только может постигнуть народ, нацию, культуру" . Массы вытеснили элиты из традиционных сфер ее деятельности, они "вторглись в изысканные уголки нашей культуры", ранее доступные только ничтожному меньшинству. Ранее массы занимали "задний план социальной сцены, теперь они вышли на авансцену к самой рампе, на место главных действующих лиц. Герои исчезли, остался хор . 

Та консервативная идиллия, которая, по представлению Ортеги, имела место в прошлом, окончилась. Законное место избранных занимают варвары, чтобы насладиться тем, что было достоянием лишь немногих. "Масса захватывает место меньшинства. Сегодня мы присутствуем при триумфе супердемократии,   когда  массы действуют непосредственно, помимо закона, навязывая всему обществу свою волю и свои вкусы при помощи материального давления. Масса, вообразившая себя элитой, несет разрушение". Ибо в обществе есть сферы деятельности, которые "по самой природе своей требуют специальных качеств, дарований, талантов. Таковы государственное управление, судопроизводство, искусство, политика". Упадок элит – трагедия ХХ века. Книга Ортеги – это изложение одного из вариантов доктрины "массового общества»  . 

Ортега жалуется (и не без оснований) на то, что сам смысл термина «элита» опошлен. "Когда речь заходит об "избранном меньшинстве", лицемеры сознательно искажают смысл этого выражения, притворяясь будто они не знают, что "избранный" – вовсе не "важный", т.е. тот, кто считает себя выше остальных, а человек, который к самому себе требовательней, чем к другим... деление общества на массы и избранное меньшинство – деление не на социальные классы, а на типы людей; это совсем не то, что иерархическое различие "высших" и "низших". Конечно, среди "высших" классов, если они и впрямь высшие, гораздо больше вероятности встретить людей "великого пути", тогда как "низшие классы" обычно состоят из индивидов без особых достоинств. Но, строго говоря, в каждом классе можно встретить и "массу", и настоящее "избранное меньшинство"  . Таким образом, дихотомия элита – масса – норматив социальной жизни, нарушение этого норматива, вторжение масс в сферы творческой деятельности – сферы элиты – трагедия общества; "когда масса претендует на самочинную деятельность, она тем самым восстает против собственной судьбы, против своего назначения... я и говорю о восстании масс»  .

Если попытаться квалифицировать Ортегу по политической ориентации, то правильнее всего было бы охарактеризовать его позицию как либерально-консервативную. Было бы естественным предположить, что к его взглядам на соотношение элиты и масс ближе всего – современные консерваторы. Но это не совсем так. Прежде всего дело в том, что современная консервативная идеология не представляет собой нечто единое. Следует различать праворадикальный консерватизм, традиционный консерватизм, неоконсерватизм. Что касается консерватизма праворадикального, он достаточно далек от рафинированного интеллектуализма Ортеги. Его воинствующий элитаризм достаточно примитивен, его политическая программа – твердая власть, сильная элита, способная расправиться с экстремистами и прочими "смутьянами", не очень связывая себя рамками демократических процедур, поставить "на место" иммигрантов, негров, цветных, а также "ленивую чернь". Они бичуют либеральную элиту, которая, как они утверждают, узурпировала политическую власть в странах Запада, контролирует государство и перераспределяет национальные богатства в свою пользу, в то же время бросая подачки низам, как в древнем Риме патриции подкармливали "клиентов"; которая делает "неоправданные уступки расовым, национальным и социальным меньшинствам в ущерб "великому среднему классу". Они за "честную конкуренцию" для вхождения в элиту (а пока больше шансов у выпускников закрытых частных школ и престижных университетов). Лидеры праворадикальных организаций могут позволить себе осуждать элиту "большого бизнеса", разоряющего немонополизированную буржуазию, элиту владельцев средств массовых коммуникаций – "медиакратию". Некоторые ультраправые  выступают за то, чтобы "достойная элита" сломала "санитарный кордон" демократии  , которая не более, чем "один из мифов ХХ века". 

Гораздо респектабельнее элитаризм консерваторов. Американские социологи П.Вирек, Ф.Уилсон утверждают, что основа социальной справедливости - неравное вознаграждение за неравные социальные функции. Элита, таким образом, должна быть вознаграждена в достаточной мере как меритократия - элита заслуг. Очень близки к этим рассуждениям взгляды Д.Белла, Н.Глязера, выступавших против того, что они назвали "чрезмерным эгалитаризмом" современного общества, т.е. необоснованных, с их точки зрения, притязаний масс на равенство с элитой. Этот эгалитаризм, утверждают они, мешает элите эффективно функционировать, и от этого страдает все общество.  Опасность массовых эгалитаристских движений видится в том, что их участники требуют равенство результатов, а не удовлетворяются равенством возможностей, провозглашаемым западными демократиями. Власть элиты заслуг представляется им воплощением идеи "справедливого равенства". Консервативный западногерманский социолог Г.Шельский выступает за традиционную элиту" как хранителя порядка и вечных ценностей" против "либеральных новых элит"  . Близкие идеи развивает французский консервативный социолог М.Алле, который утверждает: "Элита - группа людей выдающихся способностей, обеспечивающих прогресс". Неравенство, утверждает он, вечно, но "несчастье" в том, что "массы, ослепленные демагогами, увлекаются стремлением добиться тех же прав, что и элиты"  . Один из лидеров французских "новых правых" Л.Повель выступает в защиту сильной элиты и строгой социальной иерархии, которые только и могут обеспечить "устойчивый порядок". В своем романе – консервативной утопии "Блюмрок великолепный или завтрак сверхчеловека" он пишет о том, что судьбы человечества направляются "высшими существами, одаренными космической мудростью и напрямую связанными с бесконечным вселенским разумом"; они-то и образуют элиту. По Повелю, неравенство предопределено природой: элитарность и гениальность передаются по наследству и никакая революция не может поколебать элитарную структуру общества; а равенство – это несправедливость по отношению к способным, к элите, ее преступная недооценка. В другой своей работе Повель утверждает, что  меритократия, основанная на отборе лучших, была бы наиболее совершенной социальной формой. «Никакое человеческое общество не жило без элиты». 

Откровенный элитаризм демонстрировала в США неоконсервативная администрация Р.Рейгана и Дж.Буша ставшего. "Рейганомика" была нацелена на сокращение налогообложения состоятельных граждан, прежде всего экономической элиты, урезывании социальных программ помощи малоимущим, сворачивании контроля над элитой крупного бизнеса. Близкую внутреннюю политику проводил кабинет М.Тэтчер, которая неоднократно предупреждала против "противоестественного равенства", выступая за "здоровый элитаризм"  . 

Леворадикальный американский социолог И.Горовиц связывает консерватизм с элитаризмом, поскольку тот "стремится утвердить элитаризм как основной социальный закон... Элитаризм, отстаиваемый неоконсерватизмом, лишь количественно отличается от биологической стратификации, пропагандируемой фашизмом... Большая часть населения удобно исключается из политики, право управления естественно выпадает на долю уже правящих классов. Схема элитаризма становится тщательно разработанным оправданием существующего положения вещей" .

 

21. Либерально-демократические теории элитизма (К.Мангейм, Й.Шумпетер, Р.Даль и т.д.)

Основные положения ценностной теории элит лежат в основе концеп-ций демократического элитизма (эли¬тарной демократии), получивших широкое распространение в со¬временном мире. Они исходят из предложенного Иозефом Шумпетером понимания демократии как конкуренции между потен¬циальными руководителями за доверие избирателей. Как писал Карл Мангейм, «демократия влечет за собой антиэлитистскую тен¬денцию, но не требует идти до конца к утопическому уравнению элиты и масс. Мы понимаем, что демократия характеризуется не отсутствием страты элиты, а скорее новым способом рекрутиро-вания и новым самосознанием элиты» .

Сторонники демократического элитизма, ссылаясь на резуль¬таты эмпирических исследований, утверждают, что реальная демо¬кратия нуждается как в элитах, так и в массовой политической апатии, поскольку слишком высокая политическая партиципация угрожает стабильности демократии. Элиты необходимы прежде всего как гарант высокого качественного состава руководителей, избран¬ных населением. Сама социальная ценность демократии решаю¬щим образом зависит от качества элиты. Руководящий слой не только обладает необходимыми для управления свойствами, но служит защитником демократических ценностей и способен сдер¬жать часто присущий массам политический и идеологический ир¬рационализм, эмоциональную неуравновешенность и радикализм.

В 60—70-е гг. утверждения о сравнительном демократизме эли¬ты и авторитаризме масс были в значительной мере опровергну¬ты конкретными исследованиями. Оказалось, что хотя предста¬вители элит обычно превосходят низшие слои общества в приня¬тии либерально-демократических ценностей (свободы личности, слова, конкуренции и т.д.), в политической толерантности, тер¬пимости к чужому мнению, в осуждении диктатуры и т.п., но они более консервативны в признании социально-экономических прав граждан: на труд, забастовку, организацию в профсоюз, социаль¬ное обеспечение и т.п. Кроме того, некоторые ученые (П. Бахрах, Ф. Нашольд) показали возможность повышать стабильность и эффективность политической системы с помощью расширения массового политического участия.

22. Психологическая и бихевиористская школа элитизма. Элитистская теории Г. Ласуэлла

Аргументы "от психологии" являются одним из самых распространенных объяснений элитаризма. Эти аргументы можно условно разделить на три группы: инстинктивистские, фрейдистские (близкие к первым, но учитывающие одновременно роль социальной среды на формирование личности ребенка) и бихевиористские (которые обычно рассматривают как альтернативную позицию, поскольку их сторонники считают, что внешняя среда, прежде всего социальная, определяет поведение людей). Впрочем, у всех этих трех групп психологов можно обнаружить общие черты. Их, в частности, отмечает Э. Фромм. Если у инстинктивистов человек живет прошлым своего рода, то у бихевиористов – сегодняшним днем. Если для первых человек – это машина, унаследовавшая модели прошлого, запрограммированная на образцы поведения, в которых существуют множество поколений homo sapiens, то для вторых человек – это машина, способная воспроизводить только социальные модели современности. В обоих случаях человек, в сущности, марионетка, которой управляют либо инстинкты, запрограммированные в его генетическом коде, либо же воспитатели-манипуляторы. 

Позицию инстинктивистов (У. Макдаугалл, К. Лоренц) по нашей проблематике можно суммировать следующим образом. Деление общества на элиту и массу – следствие врожденных черт личности, следствие генетически запрограммированных инстинктов. Большинству людей присущи инстинкты стадности, конформизма, послушания. А меньшинству присуща импульсивная, причем неумеренная жажда власти, стремление командовать. Именно между такими  людьми и происходит борьба за элитные позиции в обществе. Дж. Джиттлер пишет о "врожденных психических качествах", определяющих принадлежность индивида к элите или массе. Элиту он определяет как "группу людей, обладающих определенными привилегиями, обязанностями и властью, которыми они располагают в связи с тем, что им присущи качества, которые рассматриваются как ценности в данную эпоху развития культуры" . Положение личности в обществе оказывается функцией от ее врожденных свойств, отсюда - психологическая пропасть между элитой (обладающей психическим превосходством) и массой. 

Один из тривиальных приемов защиты статус-кво состоит в утверждении, что элита образуется из наиболее одаренных, способных людей, пригодных для выполнения функций руководства обществом. М. Гинсберг и многие другие социологи обосновывают элитаризм ссылками на различия индивидуальных способностей людей, на жажду большинства людей иметь лидеров. У этого большинства имеется якобы инстинктивная потребность в подчинении, тогда как у меньшинства – врожденная жажда господствовать. Эти импульсы и определяют принадлежность людей к элите или массе. Итак, деление на элиту и массу соответствует, по Гинсбергу, самой природе человека. При подобном подходе в тени остаются социальные основы экономического и политического неравенства в обществе, которые выдаются за "естественную норму". Подобная концепция объективно прививает массам психологию неполноценности. 

Распространенным психологическим обоснованием элитаризма является вульгаризаторская интерпретация тестов определения умственных способностей – "коэффициента интеллектуальности"(IQ). Обычно доказывается, что элита обладает (или должна обладать) наивысшим коэффициентом. Подобные исследования обычно направлены на то, чтобы обосновать право элиты на привилегированное положение именно на том основании, что ее IQ выше среднего. Однако при этом обычно игнорируется тот факт, что вне элиты оказываются люди с коэффициентом выше, чем IQ элиты. А главное – до сих пор ни в одной стране мира не было осуществлено полномасштабное, репрезентативное исследование умственных способностей элиты в соотношении с умственными способностями всего населения и "социальных низов" (может быть, потому, что вряд ли представители элиты заинтересованы в таком эксперименте, который может дать для них нежелательный результат и привести к конфузу). 

В исследованиях умственных способностей часто произвольно постулируется, что IQ представляет собой постоянную, генетически обусловленную величину. В действительности, это величина переменная, изменяющаяся на протяжении жизни человека; на нее влияют социальные условия, уровень культуры, образования. IQ элиты, если этот показатель в какой-то стране действительно выше среднего (что, разумеется, весьма вероятно), есть не нечто данное природой, но результат того, что представители элиты находятся в условиях, более благоприятных для развития интеллектуальных способностей (в большинстве своем это выходцы из более обеспеченных и более образованных семей). Утверждения ряда психологов об абсолютной генетической детерминированности умственных способностей человека крайне односторонни; речь может идти лишь о сложном диалектическом взаимодействии природных и социальных факторов в процессе формирования и развития умственных способностей человека (вероятнее всего, при определяющем влиянии социальных факторов). Далее, многие психологические интерпретаторы элитаризма исходят из неверного тезиса о том, что IQ – единый показатель умственных способностей человека, который включает в себя способность к такой стороне умственной деятельности, как управление социальной жизнью. Но структура умственных способностей весьма сложна и дифференцирована; особенности личности, способствующие ее успехам, скажем, в области естественных наук, отнюдь не гарантируют ей успехов на поприще управления большими группами людей. Психологи, о которых идет речь, в полном соответствии со стереотипами обыденного сознания изображают дело таким образом, что люди с высоким IQ добились успеха, стали элитой общества, и это естественно и справедливо. Однако такой признанный специалист в вопросах тестирования, как американский психолог Дж. Кронбач, не без оснований считает, что подобные утверждения не более чем "иллюзия, результат игнорирования социальных условий" . 

Коротко о бихевиористской трактовке рассматриваемой проблемы. Один из основателей бихевиоризма Дж. Уотсон утверждал, что предметом исследования психологии вместо неопределенного термина "сознание" должно быть поведение – то, что поддается верификации; психологию следует превратить в науку, способную управлять поведением; манипулируя внешними раздражителями, можно воспитать человека с заданными константами поведения. 

Итак, в противоположность интуитивизму бихевиоризм исходит из того, что внешняя среда, прежде всего социальная, определяет поведение людей, и стремление человека в элиту – следствие не врожденной генетической программы, а социальных потребностей, социальных стимулов. Человеческое поведение формируется под воздействием социального окружения, определяется не врожденными, генетически запрограммированными свойствами, а социальными и культурными факторами (которые и мотивируют стремление человека попасть в элиту). Поэтому психология призвана заниматься прежде всего изучением того, какие механизмы стимулируют поведение человека. Происходит переориентация с изучения инстинктов на изучение поведения и возможностей его изменения, изучение того, какие механизмы могут быть использованы для достижения максимальных результатов (максимальных для манипулятора). Таким образом, для психологии, трактуемой как наука о манипулировании поведением, целью становится обнаружение механизмов стимулирования, помогающих обеспечить необходимое заказчику (а этим заказчиком не случайно особенно часто оказывается элита) поведение (прежде всего, поведение масс). Бихевиористы и видят свою задачу в изучении того, какие механизмы стимулируют человека в его деятельности и как они могут быть эффективно использованы в программировании поведения людей (заметим, поведения, нужного заказчику, прежде всего правящей элите). Впрочем, бихевиористы по понятным причинам не признают, что выполняют социальный заказ элиты. И уж во всяком случае они не хотели бы выступать в роли пособников насильственного, диктаторского правления. Ведущий теоретик необихевиоризма Б. Скиннер писал: "Я уверен, что никто не хочет развития новой системы отношений типа "хозяин-слуга", никто не хочет искать новых деспотических методов подавления воли народа власть имущими. Это образцы управления, которые были пригодны лишь в том мире, в котором еще не было науки". Впрочем, автора этих слов Э.Фромм резонно упрекает в наивности. "Спрашивается, в какую эпоху живет профессор Скиннер? Разве сейчас нет стран с эффективной диктаторской системой подавления воли народа? И разве похоже, что диктатура возможна лишь в культурах "без науки?.. На самом деле ни один политический лидер и ни одно правительство никогда не признаются в своих намерениях подавить волю народа" . Сам Скиннер в    откровенно  признает,  что "... нам приходитсяиметь дело с волей к власти или параноидальными заблуждениями лидеров" . Тем не менее, школа Скиннера усиленно работает над решением проблем контроля и управления массовым поведением, заказы на которые явно поступают от правящей элиты. Причем Скиннер выражал сожаление по поводу того, что "поведенческой технологии, сопоставимой по мощи и точности с физической и биологической, не существует" . 

Среди психологических трактовок элитаризма наибольшее распространение получило толкование этой проблемы именно фрейдизмом. З. Фрейд полагал, что дифференциация общества на элиту и массу выросла из родовых форм авторитета. Он особенно подчеркивал усвоенную с детства потребность человека в защите его отцом, вытекающую из "инфантильной беспомощности" человека. Тираническая власть отца над детьми приводит к восстанию взрослых сыновей и убийству отца. Но дети испытывают тоску по отцу и раскаяние. Этот психологический конфликт разрешается посредством   идеализации   убитого   отца  и  поиском его заменителя. Этим отцом-заместителем оказывается обычно авторитарный лидер, авторитарная элита. К ним он испытывает те же амбивалентные чувства – любви и страха, уважения и ненависти, которые ранее пробуждал у них отец. Власть элиты представляется Фрейду неотвратимой. "Как нельзя обойтись без принуждения к культурной работе, так же нельзя обойтись и без господства меньшинства над массами, потому что массы косны и недальновидны, они не любят отказываться от влечений, не слушают аргументов в пользу неизбежности такого отказа, и индивидуальные представители массы поощряют друг в друге вседозволенность и распущенность. Лишь благодаря влиянию образцовых индивидов, признаваемых ими в качестве своих вождей, они дают склонить себя к напряженному труду и самоотречению, от чего зависит состояние культуры. Все это хорошо, если вождями становятся личности с незаурядным пониманием жизненной необходимости, сумевшие добиться господства над собственными влечениями. Но для них существует опасность, что, не желая утрачивать своего влияния, они начнут уступать массе больше, чем та им, и потому представляется необходимым, чтобы они были независимы от массы как распорядители средств власти" . 

 

23. Леворадикальные теории элит. Концепция Ч.Р. Миллса

Специфика леворадикального элитаризма заключается прежде всего в том, что это – замаскированный элитаризм, ибо пафосом его является протест против капиталистического истеблишмента. Западные социологи стали писать даже об "антиэлитарном элитаризме", имея в виду, в частности, "новых левых". Известно, что критический заряд "новых левых" направлен против потребительских идеалов, мещанского "довольного сознания", таких черт современного капитализма, как бюрократизация, манипулирование массовым сознанием, бездуховность. Они критикуют правящую элиту капиталистических стран и социально-политическую систему, обрекающие массы на пассивность. Но закономерен вопрос, с каких позиций ведется эта критика? И социологическая расшифровка оппозиционности "новых левых" дает любопытный результат: это критика с позиций тех слоев интеллигенции, которые разочарованы утерей своего былого привилегированного положения, былой элитарности. 

Идеология "новых левых" возникла под воздействием таких социальных процессов, порожденных научно-технической революцией, как огромный количественный рост интеллигенции, ее "массовизация", ее все большее расслоение, причем верхушечный слой интеллигенции становится частью правящей элиты, тогда как подавляющее большинство ее все более сближается с низшими соцйиальными стратами. Функции, которые раньше были окружены ореолом исключительности, стали массовидными со всеми вытекающими отсюда последствиями – утратой их носителями былых привилегий (достаточно указать, что заработная плата некоторых крупных групп интеллигенции, например, учителей, значительно уступает плате квалифицированных рабочих). Интеллигенция пролетаризируется, лишается былой автономии, оказывается подчиненной иерархической организации монополистического капитализма. В писаниях многих представителей левой интеллигенции отчетливо звучат мотивы ностальгии по утере былой эзотеричности, исключительности интеллектуала, протесты против его "омассовления". И левый радикализм в значительной мере проявляет себя в качестве идеологии "технократии без власти", элиты аутсайдеров, элиты оппозиционных слоев общества. Ее представители рассматривают народные массы как отсталые, косные, инертные, порой отзываются о них с элитарным презрением, считают, что борьбу с системой, с истеблишментом ведет лишь "критически мыслящий авангард". Не случайно в леворадикальной идеологии двигателем социального прогресса оказывается "активное меньшинство", противостоящее "интегрированной массе" (эта точка зрения характерна для Г.Маркузе, Ж.-П.Сартра, Д.Кон-Бендита, Р.Дебре  ). 

До эпохи НТР интеллигенция в целом не была включена непосредственно в процесс производства прибавочной стоимости и в значительной мере состояла из лиц "свободных профессий";   с   этим   было   связано  осознание ею себя как политически "неангажированного" слоя (отсюда и психология элитарной исключительности). В условиях НТР буржуазная интеллигенция претерпевает серьезнейшую трансформацию: бывший "свободный художник", гордившийся своей исключительностью, превращается в винтик поточного производства. Омассовление интеллектуального труда, ведущее к утере былых материальных привилегий (в сравнении с рабочим классом в первую очередь), вызывает недовольство широких слоев интеллигенции, будущей интеллигенции – студенчества, перспективы которого, прежде всего, в периоды экономического спада и перепроизводства лиц интеллектуальных профессий особенно неясны. 

Леворадикальные мыслители фиксируют процесс концентрации экономической, политической, военной власти в руках властвующей элиты, превращающей народ в объект манипуляций, и протестуют против него. Мелкая буржуазия, интересы которой они в значительной мере выражают, недовольна государственно-монополистическим капитализмом, разоряющим многие ее слои и урезывающим демократию (центр принятия политических решений переходит от парламента, где вес мелкой буржуазии значителен, к исполнительным органам, где ведущая роль принадлежит финансовой олигархии и обслуживающей ее технократии). Противоречивость этого идеологического течения заключается в том, что оно, с одной стороны, борется с истеблишментом, допускающим лишь "прирученную оппозицию", функциональную по отношению к системе и снижающую реальную угрозу системе, с другой стороны, ему присущ элитаризм, презрение к "отсталой массе", вера в то, что лишь бунтарский авангард осуществит ломку системы, не останавливаясь перед насилием и по отношению к массам. 

Отметим, что левый радикализм порой тесно смыкается с правоконсервативным элитаризмом и переходит в последний. Не случайно некоторые леворадикальные теоретики эволюционируют в сторону консерватизма, как это произошло с так называемыми "новыми философами" во Франции, эволюционировавшими от крикливого антиэлитаризма к достаточно традиционному элитаризму. Один из них, Б.А.Леви в традициях классического элитаризма утверждает, что политическая власть – не надстройка, а основа общества и что поэтому власть элиты вечна. Другой "новый философ", А.Глюксман воспроизводит знакомую нам концепцию о том, что власть элиты опирается прежде всего на идеологию, которую она выработала и в которую слепо уверовала масса. 

Своего рода идейным антиподом плюралистического элитизма выступают леволиберальные теории элиты. Важ¬нейший представитель этого направления Чарльз Райт Миллс еще в 50-х гг. пытался доказать, что США управляются не многими, а одной властвующей элитой. Леволиберальный элитизм, разделяя некоторые положения макиавеллистской школы, имеет и специ¬фические, отличительные черты:

1. Главный элитообразующий признак — не выдающиеся ин-дивидуальные качества, а обладание командными позициями, ру-ководящими должностями. Властвующая элита, пишет Миллс, «состоит из людей, занимающих такие позиции, которые дают им возможности возвыситься над средой обыкновенных людей и принимать решения, имеющие крупные последствия <...> Это обусловлено тем, что они командуют важнейшими иерархичес¬кими институтами и организациями современного общества <...> Они занимают в социальной системе стратегические командные пункты, в которых сосредоточены действенные средства, обеспе¬чивающие власть, богатство и известность, которыми они поль¬зуются» . Именно занятие ключевых позиций в экономике, поли¬тике, военных и других институтах обеспечивает власть и тем самым конституирует элиту. Такое понимание элиты отличает леволиберальные концепции от макиавеллистских и других тео¬рий, выводящих элитарность из особых качеств людей.

2. Групповая сплоченность и разнообразие состава властвую¬щей элиты, которая не ограничивается элитой политической, не¬посредственно принимающей государственные решения, а вклю¬чает и руководителей корпораций, политиков, высших государ¬ственных служащих и высших офицеров. Их поддерживают ин¬теллектуалы, хорошо устроившиеся в рамках существующей сис¬темы.

Сплачивающим фактором властвующей элиты является не только общая заинтересованность составляющих ее групп в со¬хранении своего привилегированного положения и обеспечива¬ющего его общественного строя, но и близость социального ста¬туса, образовательного и культурного уровня, круга интересов и духовных ценностей, стиля жизни, а также личные и родствен¬ные связи.

Внутри правящей элиты существуют сложные иерархические отношения. Хотя Миллс остро критикует господствующую элиту США, раскрывает связь политиков с крупными собственниками, он все же не сторонник марксистского классового подхода, рас¬сматривающего политическую элиту лишь как выразителей инте¬ресов монополистического капитала.

3. Глубокое различие между элитой и массой. Выходцы из народа могут войти в элиту, лишь заняв высокие посты в общественной иерархии. Однако реальных шансов на это у них немно¬го. Возможности влияния масс на элиту посредством выборов и других демократических институтов весьма ограниченны. С по¬мощью денег, знаний, отработанного механизма манипулирова¬ния сознанием властвующая элита управляет массами фактичес¬ки бесконтрольно.

4. Рекрутирование элиты осуществляется преимущественно из своей собственной среды на основе принятия ее социально-поли¬тических ценностей. Важнейшими критериями отбора являются обладание ресурсами влияния, а также деловые качества и кон¬формистская социальная позиция.

5. Первейшая функция властвующей элиты в обществе — обес-печение своего собственного господства. Именно этой функции подчинено решение управленческих задач. Миллс отрицает не¬избежность элитарности общества, критикует ее с последовательно демократических позиций.

Сторонники леволиберальной теории элиты обычно отрица¬ют прямую связь экономической элиты с политическими руково¬дителями, действия которых, как считает, например, Ральф Милибанд, не определяются крупными собственниками. Однако по¬литические руководители стран развитого капитализма согласны с основными принципами рыночной системы и видят в ней оп¬тимальную для современного общества форму социальной орга¬низации. Поэтому в своей деятельности они стремятся гаранти¬ровать стабильность общественного строя, основанного на част¬ной собственности и плюралистической демократии.

В западной политологии основные положения леволибераль¬ной концепции элиты подвергаются острой критике, особенно утверждения о закрытости властвующей элиты, непосредствен¬ном вхождении в нее крупного бизнеса и др. В марксистской же литературе, напротив, это направление из-за его критической на¬правленности оценивалось весьма положительно.

 

24. Марксизм и элитизм. Немарксистские концепции элит (М.Восленский и М.Джилас)

Марксистские социологи обычно считают, что теории элиты – идеология эксплуататорских классов. Более конкретно высказался Е.Готтшлинг: "элитарные теории - идеологическое выражение господства крупной монополистической буржуазии" . Думается, что их социальная база значительно шире: питательной почвой для них может явиться и мелкая буржуазия, и определенные слои интеллигенции, и шовинистически настроенные "социальные низы", и "рабочая аристократия". Так, некоторые мелкобуржуазные слои и представители среднего класса рассматривают свое положение как привилегированное по сравнению с "низшими слоями" и вырабатывают мировоззрение, которое можно охарактеризовать не столько как элитарное, сколько полуэлитарное или субэлитарное . Ряд представителей этих социальных слоев с завистью смотрят на элитарное положение "верхов" и с презрением на "социальные низы". Из этих социальных слоев правящая элита вербует свою социальную опору. 

Проблема отношения марксизма и особенно коммунистов к идеологии элитаризма требует специального исследования. С одной стороны, коммунисты прокламировали свой антиэлитаризм. Собственно, их идеология и была направлена против капиталистической элиты. Но, как не раз утверждали российские и западные элитологи, это была идеология контрэлиты, которая в борьбе за власть делала ставку на поддержку рабочего класса. Действительно, этот антиэлитаризм был на уровне пропагандистских лозунгов. В отношении к проблеме элиты особенно явно был виден разрыв между словом и делом, пропасть между "высокой теорией" и "низкой" практикой, между провозглашенными нормативами и действительностью. Поэтому нам придется жестко развести эти элементы "реального социализма". В официальной пропагандистской литературе советского периода картина рисовалась следующим образом: элита (причем сам термин находился под подозрением, предпочитались эвфемизмы) – часть господствующего эксплуататорского класса. Следовательно, она существует лишь в классово-антагонистических обществах. Социализм – общество без эксплуататорских классов, следовательно, общество без элиты. Для существования элиты нет и не может быть социальной базы. Государственные и партийные руководители – это подлинные выразители воли народа, его слуги, они пользуются беззаветной поддержкой масс. Получалось все очень идиллично и супердемократично. Беда лишь в том, что эти построения разительно отличались от действительности. Эта "социалистическая" действительность заключалась в отчуждении народа от политики, которая вершилась номенклатурной элитой, обладавшей огромными привилегиями и фактически бесконтрольно распоряжавшейся судьбами миллионов людей. Итак, в теории – отсутствие эксплуататорской   элиты,   на    практике   –   тотальная   власть партийно–государственной бюрократической элиты, престиж которой в глазах народа катастрофически падал, особенно в 80-х – начале 90-х годов (потому-то в августе 1991 г. никто не встал на защиту разгоняемых чиновников ЦК КПСС и других номенклатурных структур). 

Правда, марксистские теоретики признавали, что при социализме – первой фазе коммунистической формации – еще не преодолено социальное разделение труда, что отрицательно влияет на личность, включенную в социальный процесс прежде всего через выполнение своих производственных функций; эта односторонность должна компенсироваться другими формами социальной деятельности – участием в управлении производством и другими социальными институтами. Но в перспективе, с вступлением общества в стадию полного коммунизма, отчуждение масс от политики преодолевается, происходит переход к коммунистическому самоуправлению. Эти положения – в лучшем случае лишь норматив, устремленный в далекое будущее, и его приложение к близкой перспективе – типичное мышление "не в масштабе", а в худшем случае – всего лишь камуфляж всевластия тоталитарной элиты. 

Парадоксальность ситуации заключается еще и в том, что хотя концепции элиты возникли и широко распространились в современной западной политологии, дихотомия элита–масса как раз не может раскрыть сложную социально–классовую структуру этих стран, она неминуемо симплифицирует ее, не раскрывает глубину переходов, оттенков. В то же время социальная структура стран так называемого "реального социализма", идеологи которого отрицали применимость к нему категории "элита",  как раз была наиболее приближена к схеме элита - массы. 

Еще одно уточнение. Сказать, что официальной советской идеологии чужд элитаризм, который существовал лишь де-факто, было бы по меньшей мере неточным. И не случайны вполне элитарные откровения Ленина о "тончайшем слое" партийных лидеров и Сталина о партийных руководителях как об "ордене меченосцев". Теоретической основой нового элитаризма было ленинское учение о партии нового типа, где существует   ядро – профессиональные революционеры, партийные лидеры (Джордж Оруэлл назовет затем в своей антиутопии "1984" их "внутренней партией") и руководимые ими рядовые члены, большинство ("внешняя партия", по Оруэллу). В своей работе «Что делать?», заложившей теоретический и организационный фундамент партии нового типа, Ленин упрекает в «наивном демократизме» тех, кто «подчеркивает не необходимость строжайшей конспирации... а "широкий демократический принцип"! Это называется попасть пальцем в небо»  . Далее Ленин продолжал: "...организационным принципом для деятелей нашего движения должна быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров. Раз есть налицо эти качества – обеспечено и нечто большее, чем "демократизм"  . Вспомним, что в этой же работе Ленин развивал вполне элитаристский тезис о том, что рабочий сам по себе не может подняться выше тред-юнионистского уровня сознания, что социалистическая идеология должна быть привнесена в рабочий класс извне, и внести ее может только партия и ее теоретики. И стоит ли удивляться, что в партии "нового типа" в полном соответствии с известным нам законом Р.Михельса сформировался элитный слой руководителей. А когда партия пришла к власти, элитарная партийная структура была воспроизведена в масштабе огромной страны. 

Прав был М. Джилас, который видел именно в слое профессиональных революционеров, лидеров партии зародыш и ядро нового класса партийно-номенклатурной элиты"  . Впрочем, позже М. Восленский утверждал, что изобретение номенклатуры - профессионального аппарата для управления страной – "заслуга" Сталина, который и превратил его в орудие неограниченной власти. Так или иначе, но генетическая преемственность тут явно прослеживается. 

Номенклатурно-бюрократическая элита "реального социализма" носила полузакрытый характер, рекрутирование ее осуществлялось прежде всего в соответствии с критерием верности руководителю и директивам, "генеральной линии" партии   и   лишь   после этого в соответствии с профессионализмом и компетентностью (то есть по принципу формирования "клик"). Итак, те, кто прокламировал непримиримую борьбу с элитой вплоть до ее полного уничтожения, сами воссоздавали элиту, причем в ее худшем, тоталитарном варианте, косвенно подтверждая тезис элитаристов о невозможности общества без элиты.

 

26. Неоэлитизм и неоэлитистские концепции в странах Запада в 70-90 гг.XX века

В 70-е — 90-е годы ряд американских и западноевропейских политологов (Т.Дай, Х.Цайглер, У.Домхофф и др.) предпринимают фронтальную атаку на плюралистическую концепцию политической структуры капиталистических стран. Они ставя под сомнение, в частности, исходное положение плюрализма о том, что индивид в капиталистической системе может воздействовать на политику государства, участвуя в организованных группах, и что поэтому население «современных демократических стран» инкорпорировано в многочисленные группы и организации. Американская действительность весьма далека от этого норматива, как это было продемонстрировано в ряде эмпирических исследований. Так, исследования известных американских политологов А.Алмонда и С.Вербы показали, что в США только 1% опрошенных заявил, что надеется воздействовать на те или иные решения правительства через свое участие в деятельности политической партии, и только 4% – через различные формальные организации, включая профсоюзы. Таким образом, лишь ничтожное меньшинство «мыслит в терминах плюрализма». Большинство же не верить в постулаты плюрализма, является в своих воззрениях «доплюралистическим» и в общественной практике ориентируется на индивидуальные действия. И дело тут не только в том, что большинство населения «не имеет непосредственного контакта с организациями, которые могли бы обеспечить представительство их интересов». Как доказывают сторонники концепции «массового общества», которую канадский социолог Р.Гамильтон называет «патологической инверсией плюралистической теории», в современных Соединенных Штатах наблюдается как раз тенденция упадка роли автономных организаций, которые в условиях государственно-монополистического капитализма неизбежно бюрократизируются и не снимают отчуждение индивидуума . Более того, сами эти группы, врастая в бюрократическую социальную структуру, служат не защите личности, но, напротив, оказываются дополнительным орудием в руках манипуляторской элиты.

К тому же многие, если не большинство, «добровольных», «демократических ассоциаций в действительности далеко не демократичны (это относится, в частности, и к политическим партиям). «Предположение, – пишет Гамильнон, что формальные организации являются демократическими – одно из главных допущений теории плюрализма» . И, добавим от себя, одно из самых шатких. Критики плюрализма отталкиваются от знакомой нам теории Р.Михельса о том, что в любой демократической организации с течением времени складывается элита, неподконтрольная массе членов организации, и тогда демократическая структура уступает место элитарной. А если ассоциации, формальные организации служат интересам элиты, то, как отмечает У. Домхофф, направление их влияния будет противоположно тому, на которое рассчитывают плюралисты .

Подводя итоги критики рассматриваемой концепции, Гамильтон пишет, что «теория плюрализма обнаруживает свою полную неадекватность». В описании того, как работает политический механизм индустриально развитых стран, она оказывается лишь «частично годной». «В лучшем случае, – отмечает он, – можно говорить лишь об ограниченном плюрализме или плюрализме для высшего  и высшего среднего классов» . Вот это замечание представляется нам весьма примечательным: «плюралистическая демократия» оказывается демократией весьма ограниченной,  ориентированной на верхние страты социальной пирамиды.

К.Прюит и А.Стоун ищут спасение демократии в организациях, ассоциациях, группах, которые квалифицируются ими как посредники между элитой и массами. Тиранические элиты и атомизированные массы вряд ли возможны в условиях активной жизни групп , в условиях развитого гражданского общества, пишут они, повторяя концепцию Д.Рисмена, У.Корнхаузера и других плюралистов (хотя сам плюрализм описывается ими в терминах элитного плюрализма, а организации рассматриваются как связь между элитами и неэлитами).

Наконец, многие политологи пишут о несостоятельности претензий теории политического плюрализма на «деидеологизированность», считая, что данная концепция – это идеология защиты капиталистического статус кво; ее идеал –замена классовой борьбы компромиссом различных социальных групп и реформистской деятельностью властей. Гамильтон замечает, что хотя плюралистическая теория «претендует на то, что представляет собой деидеологизированный реализм, она сама обнаруживает себя исключительно полезной и удобной идеологией» . Удобной, разумеется, для существующей политической системы. Ее сторонники представляют плюрализм как систему, регламентирующую конкуренцию заинтересованных групп в рамках буржуазно-демократических институтов и процедур. Все эти участвующие в конкуренции группы принимают общие «правила игры». И лозунг сторонников этого направления — «плюрализм в рамках консенсуса», согласия о сохранении фундаментальных основ системы, таких «правил игры», чтобы демократизм не выливался в «гипердемократию», чтобы он обеспечивал эффективное функционирование существующей политической системы.

Американские политологи Л.Филд и Дж.Хайли пишут, что в течение примерно полувека – с 1925 по 1975 годы – элитарная парадигма мало разрабатывалась, сменившись парадигмой «государства благоденствия», плюрализмом, недооценивавшим роль элит. Зато в последней четверти ХХ века она сменяется элитистской парадигмой, которая становится популярной .

Все более явное несоответствие плюралистической модели реальному социально-политическому процессу в ведущих капиталистических странах предопределяет и ослабление ее идеологических функций. Похоже на то, что плюралистическая  теория перестает быть тем  «фиговым листком» для прикрытия элитарной сущности буржуазной политической системы, каким ей надлежит быть по замыслу ее сторонников. Не случайно в западной социологической и политологической литературе последних лет отмечается, что «поток плюралистической ортодоксии становится все ширящейся критики» , что начинается нечто вроде «антиплюралистической революции».

Альтернативными по отношению к плюралистическим концепциям выступают, как мы уже видели, теории элиты. Не случайно критиков плюралистических концепций Т.Дая, Х.Зайглера и  близких к ним по своим взглядам социологов называют «неоэлитистами». По словам Дая и Зайглера, они «бросили вызов» плюралистам, «поставив под сомнение эмпирическую обоснованность их теории, а тем самым подрывая их претензии на нормативные предписания» . Не отрицая того, что в американских правящих кругах существуют различные группы со специфическими интересами, они резонно замечают, что различия между этими группами и группировками касаются, в сущности, частных вопросов, тогда как в основных, существенно важных для поддержания существующей социально-политической системы, интересы элитных групп едины; между ними существует, как добавляет У.Домхофф,  фундаментальное  согласие, базирующееся на общности интересов, проистекающих из того, что они – члены правящего класса.

Книга Дая и Зайглера «Ирония демократии» сопровождается характерным подзаголовком: «Необычное введение в американскую политику». «Необычность» эта заключается в том, что книга «не основана на плюралистической идеологии», что само по себе для американской политической науки – большая редкость. Нужно отметить, что в критике плюрализма авторы занимают достаточно сильные позиции. Но их позитивная программа достаточно скудна: это не что иное, как консервативно-романтическая мечта о «мудрой», «квалифицированной» элите. Ответственность за неэффективность политики авторы возлагают на недальновидных политиканов,  лишенных ответственности перед народом, которые прикрывают теорией политического плюрализма свои эгоистические интересы.

К тому же авторы полемизируют друг с другом. Так, Дай считает, что путем реформ в США можно установить подлинно демократическую систему, при которой каждый участвовал бы в принятии политических решений. Зайглер же возлагает надежды на систему «просвещенного лидерства, способного сохранить личные свободы и собственность», отмечая при этом, что «хорошо организованное общество, управляемой образованной элитой, предпочтительнее нестабильности массового общества» .

Дай справедливо пишет, что плюрализм в американской политологии – апологетическая теория, «пытающаяся доказать демократический характер американского общества... Она развивалась как идеология примирения идеалов демократии с реальностями индустриального технократического общества». Плюрализм рисует «открытую систему лидерства», которая позволяет выходцам из низших классов подняться в верхние слои общества. Дай показывает, что эти утверждения противоречат действительности, что «огромная власть в Америке сосредоточена в руках горстки людей». Последние представляют собой, по существу, закрытую элиту, причем несменяемую, ибо ее положение не зависит от таких эфемерных явлений, как выборы и смена администрации страны. Подлинная элита США – это Рокфеллеры и Меллоны, а не тот или иной формально избранный лидер. В составе этой элиты ведущую роль играют собственники и высшие менеджеры гигантских  корпораций и банков, в нее входят владельцы средств массовой информации, правительственная верхушка (причем ее члены, как правило, сделали карьеру в промышленных и финансовых корпорациях). Однако элитарист Дай не столько осуждает такое положение, бросающее вызов демократической риторике американских политиков, сколько оправдывает его. Установки Дая весьма консервативны. Ссылаясь на то, что «Соединенные Штаты не уникальны в концентрации власти в руках немногих» (такое положение существует и в других странах и может считаться нормой), он выводит необходимость элиты из «общей нужды в поддержании общественного порядка» .

С иных, леворадикальных позиций критикуют теорию политического плюрализма Ф.Ландберг и У. Домхофф. Если бы теория политического плюрализма была верна, отмечает Ландберг, если бы важнейшие политические и экономические решения в США были результатом компромиссов между примерно равными по силе конкурирующими группами и каждая группа принимала бы участие в выработке таких решений, тогда наблюдалось бы гораздо большее равенство между различными группами в распределении денег, влияния, престижа. «Если решения, касающиеся распределения основных экономических средств, принимаются сообща, чем же тогда объяснить, что это распределение столь неравномерно? – задает вопрос Ландберг. С позиций плюрализма такое положение необъяснимо. Зато оно вполне объяснимо, если признать, что эти важнейшие для страны решения принимает элита США – магнаты финансового капитала и их ставленники на правительственных постах. Причем «почти все попытки представителей других... элит приобщиться к социально-политическим решениям финансово-политической элиты оказываются тщетными... Вся финансово-политическая элита и ее окружение – это сложное переплетение родственных отношений, наподобие тех, которые связывают старейшие аристократические семьи Европы» .

Ответить на поставленный Ландбергом вопрос пытается и У.Домхофф, который показывает, как собственники и менеджеры гигантских банков и промышленных корпораций осуществляют на практике свое господство в США. Он отмечает, что апологетические теории политического плюрализма всячески маскируют политический процесс, посредством которого «правящий класс осуществляет свое господство над правительством». Не в последнюю очередь из-за подобных концепций, которые широко пропагандируются в США всеми средствами массовых коммуникаций, многие американцы даже «не имеют понятия о существовании этого высшего класса».

Итак, действительную власть в капиталистических странах, и, в частности, в США, играет правящий класс – капиталисты, в структуре этого класса доминирующую роль играет монополистическая буржуазия. Но механизм осуществления этой власти достаточно сложен и хорошо закамуфлирован. Определенную роль в этом камуфлировании играют и плюралистические теории. «Плюралисты полагают, – пишет Домхофф, – что различные группы, включая профсоюзы, организации фермеров, потребителей, защитников окружающей среды, имеют возможность влиять на политические решения... и что нет такого явления, как правящий класс Америки» . Подобные утверждения чаще всего представляют собой сознательное искажение действительного положения вещей. В одной из своих книг Домхофф исследует сплоченность правящего класса США, проявляющуюся, в частности, в создании им аристократических частных клубов, куда допускаются лишь «избранные». Важнейшие для страны решения по политическим, экономическим и иным вопросам сначала зреют и обсуждаются в кулуарах  элитных клубов и лишь затем проводятся через соответствующие буржуазно-демократические институты, становятся достоянием общественности. Таким образом, массы видят только внешнее действие политики, в процессе которого лишь «озвучиваются» решения, принятые действительной элитой в кулуарах. Именно в интересах правящего класса и осуществляется внутренняя и внешняя политика США, независимо от смены администраций. Политика, которую проводят «команды» президентов США, в действительности определяется этим классом. Таким образом, грубо попираются права американского народа, который фактически отстранен от формирования политики, отчужден от нее.

«Члены этого привилегированного класса, – пишет Домхофф, – как свидетельствуют исследования социологов и журналистов, живут в хорошо охраняемых апартаментах, их соседями являются такие же избранные, они посылают своих детей в частные школы, выводят своих дочерей в свет, посещают клубы для избранных..., их называют «патрициями», «брахманами», «аристократами», «бурбонами» в зависимости от того, как давно они разбогатели» . Вот это-то «избранные», имеющие совершенно отличный от масс доход и ведущие иной образ жизни, и определяют внутреннюю и внешнюю политику США, прежде всего, через организации господствующего класса, которые, с одной стороны, маскируют их власть, а с другой – делают ее более прочной, (ибо, как говорят, власть элиты тем прочнее, чем менее она заметна).

 

27. Элитизм и демократия

Основные положения ценностной теории элит лежат в основе концепций демократического элитизма (элитарной демократии), получивших широкое распространение в современном мире. Они исходят из предложенного Йозефом Шумпетером понимания демократии как конкуренции между потенциальными руководителями за доверие избирателей. Как писал Карл Мангейм, «демократия влечет за собой антиэлитистскую тенденцию, но не требует идти до конца к утопическому уравнению элиты и масс. Мы понимаем, что демократия характеризуется не отсутствием страты элиты, а скорее новым способом рекрутирования и новым самосознанием элиты».

Сторонники демократического элитизма, ссылаясь на результаты эмпирических исследований, утверждают, что реальная демократия нуждается как в элитах, так и в массовой политической апатии, поскольку слишком высокая политическая партиципация угрожает стабильности демократии. Элиты необходимы, прежде всего, как гарант высокого качественного состава руководителей, избранных населением. Сама социальная ценность демократии решающим образом зависит от качества элиты. Руководящий слой не только обладает необходимыми для управления свойствами, но служит защитником демократических ценностей и способен сдержать часто присущий массам политический и идеологический иррационализм, эмоциональную неуравновешенность и радикализм.

В 60-70-е гг. утверждения о сравнительном демократизме элиты и авторитаризме масс были в значительной мере опровергнуты конкретными исследованиями. Оказалось, что хотя представители элит обычно превосходят низшие слои общества в принятии либерально-демократических ценностей (свободы личности, слова, конкуренции и т.д.), в политической толерантности, терпимости к чужому мнению, в осуждении диктатуры и т.п., но они более консервативны в признании социально-экономических прав граждан: на труд, забастовку, организацию в профсоюз, социальное обеспечение и т.п. Кроме того, некоторые ученые (П. Бахрах, Ф. Нашольд) показали возможность повышать стабильность и эффективность политической системы с помощью расширения массового политического участия. 

 

28. Элитизм и плюрализм

Установки ценностной теории о ценностно-рациональном характере отбора элит в современном демократическом обществе развивают концепции множественности, плюрализма элит, являющиеся, пожалуй, наиболее распространенными в сегодняшней элитарной мысли. Их нередко называют функциональными теориями элиты. Они не отрицают элитарную теорию в целом, хотя и требуют коренного пересмотра ряда ее основополагающих, классических установок. В основе плюралистической концепции элиты лежат следующие постулаты:

1. Трактовка политических элит как элит функциональных. Квалификационная подготовленность к выполнению функций управления конкретными общественными процессами — важнейшее качество, определяющее принадлежность к элите. «Функциональные элиты, — пишет Э. Гольтманн, — это лица или группы, обладающие особой квалификацией, необходимой для занятия определенных руководящих позиций в обществе. Их превосходство по отношению к другим членам общества проявляется в управлении важными политическими и социальными процессами или во влиянии на них».

2. Отрицание элиты как единой привилегированной относительно сплоченной группы. В современном демократическом обществе власть распылена между разнообразными группами и институтами, которые с помощью прямого участия, давления, использования блоков и союзов могут налагать вето на неугодные решения, отстаивать свои интересы, находить компромиссы. Сами отношения власти изменчивы, флюидны. Они создаются для определенных решений и могут заменяться для принятия и реализации других решений. Это ослабляет концентрацию власти и предотвращает складывание устойчивого властвующего слоя.

3. Деление общества на элиту и массу относительно, условно и часто размыто. Между ними существуют скорее отношения представительства, чем господства или постоянного руководства. С помощью разнообразных демократических механизмов — выборов, референдумов, опросов, прессы, групп давления и т.д. — можно ограничить или вообще предотвратить действие сформулированного Михельсом «закона олигархических тенденций» и удержать элиты пол влиянием масс. Этому способствует конкуренция элит, отражающая экономическую и социальную конкуренцию в современном обществе. Она предотвращает складывание единой господствующей руководящей группы и делает возможной подотчетность элит массам.

4. В современных демократиях элиты формируются из наиболее компетентных и заинтересованных граждан, которые весьма свободно могут входить в состав элиты, участвовать в принятии решений. Главный субъект политической жизни — не элиты а группы интересов. Различия между элитой и массой основаны главным образом на неодинаковой заинтересованности в принятии решений. Доступ в руководящий слой открывают не только богатство и высокий социальный статус, но прежде всего личные способности, знания, активность и т.п.

5. В демократических государствах элиты выполняют важные общественные функции, связанные с управлением. Говорить же об их социальном господстве неправомерно. 

 

29. Элитистские идеи в общественно-политической мысли дореволюционной России (до начала XX века)

 

Зарождение российской элитологии (ее правильнее назвать протоэлитологией) относится по меньшей мере к Х1 в. В «Русской Правде» Ярослава Мудрого (978–1057) фиксируется социальное расслоение населения, права и привилегии элитного слоя, узакониваются два сословия – княжеские мужи и простолюдины. Первые и составляли привилегированное сословие (прежде всего княжескую дружину), посредством которого князья правили своими княжествами, оборонялись от врагов. Не случайно, что жизнь «княжа мужа» оберегалась двойною вирою. Знаменитый русский историк В.О.Ключевский считал, что «высшим классом...русского общества, которым правил князь киевский, была княжеская дружина», которая делилась на княжих мужей или бояр, и младшую дружину – отроков. В среде «княжих мужей» возникает класс крупных земельных собственников – бояр, пользующихся широким кругом привилегий. Старших дружинников князь наделял административными функциями, оставлял в волостях своего княжества на «кормление». Первый киевский митрополит Илларион, поставленный Ярославом Мудрым, сравнивал киевских князей с римскими императорами, стремился создать идеальный образ правителя: источником его власти являлась божья воля, это мужественный, грозный, но милостивый государь, защитник христианства. Летописец и агиограф Нестор (Х1–нач.Х11в.) был критиком межкняжеских распрей, ослаблявших страну; в его «Повести временных лет» ставится вопрос: «откуда есть пошла русская земля», говорится о возникновении государства как своего рода общественном договоре между народом и князем, которому народ вверил «владеть и княжить», легитимизируя его право управлять; при этом идут ссылки на божественное провидение. В «Поручении» Владимира Мономаха (1053–1125) рисуется образ добродетельного христианского правителя, соблюдающего евангельские заповеди и не допускающий беззакония. В «Слове Даниила Заточника» (Х11 в.) содержится совет князю приближать к себе людей мудрых и справедливых, удаляя невежественных и корыстолюбивых.

Игумен Псковского монастыря Филофей (1465–1542) писал о богоизбранности великокняжеской власти, выдвигал идею мессианской роли Руси и ее правителей: «...два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать». Князь А.М.Курбский (1528–1583) считал, необходимым для государя иметь мудрых советников, выступал за Думу при царе, состоящей из бояр (аналог западноевропейской аристократии), которая бы сдерживала абсолютную, деспотическую власть монарха. Иван 1V Грозный в своем послании утверждал, что князь должен быть самодержцем, несущим ответственность не перед людьми, но перед богом, карать непокорных бояр.

Русский мыслитель ХУ1 в. И.С.Пересветов указывал на вред удельного сепаратизма, самовластия вельмож и бояр, противопоставляя им служилое дворянство, ратовал за укрепление централизованного государства. Определенный вклад в российскую протоэлитологию внес хорватско-русский общественный деятель Юрий Крижанич (1617–1683), автор книги «Политика», излагающей науку «для государей и советников». Он – сторонник «совершенного самодержавия», которое не должно быть тираническим, для чего должно подкрепляться справедливыми законами. Тиран «не печется об общем благе, а о собственной корысти» И далее: «честь, слава и обязанность монарха – сделать свой народ счастливым». Не государство для монарха, а монарх для государства.     

Самобытным мыслителем был И.Т.Посошков; самоучка,  убежденный сторонник реформ Петра 1. В своем основном труде «Книга о скудости и богатстве» он излагает программу дальнейших экономических и политических реформ, осуществляемых сверху государем-реформатором. Он – сторонник ограничения власти боярства и дворянства, защитник интересов отечественных производителей, особенно купечества. Феофан Прокопович, сподвижник Петра 1, входивший в его «ученую дружину», писал о важной роли просвещения народа, воспитания его добрым, совестливым. Лучшей формой государства считал монархию, которой «народ непререкаемо, безмятежно, еще и доброхотно повиновался». Он писал о преимущества избрания людей из народа на элитные должности путем баллотировки.«Через сей способ можно во всех правлениях людей достойных иметь», тогда как из высокородных «много негодных в чины происходит».

Но вот впервые в российском обществе появился человек, который рассматривал управление и отношение элита–масса не с позиций элиты, а с позиций объекта ее управления – народа. Это был А.Н.Радищев – социальный философ, писатель, просветитель, крупный чиновник. В 1790 г. он издал в частной типографии «Путешествие из Петербурга в Москву». Социально-политический строй России он именует «чудищем»: крепостное право, самодержавие, деспотизм гнетет общество. Он – сторонник естественного права людей, «принявших одинаковое от природы сложение и потому имеющих одинаковые права, следственно, равных во всем между собою и единые другим не подвластных». А в действительности – власть имущие, пресыщенные богатством, тиранически управляют народом: «Кто между нами оковы носит, кто ощущает тяготу неволи? Земледелец! Кормилец нашея тощеты, насытитель нашего глада, тот, кто дает нам здравие, кто житие наше продолжает, не имея права распрояжати ни тем, что обрабатывает, ни тем, что производит» . Сочинения Радищева – не рассуждения в рамках привычной элитаристской парадигме, а, напротив, в парадигме эгалитартстской. Это развитие идей Руссо, и других сторонников сторонников эгалитарной демократии. В работе «О самодержавстве» Радищев пишет: «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние ».Расплатой за вольнодумство был смертный приговор, замененный ссылкой в Сибирь...

В первой половине Х1Х века элитарная парадигма остается преобладающей. Даже у одного из руководителей и идеологов декабристов П.И.Пестеля в его «Русской правде» говорится о «разделении членов общества на повелевающих и повинующихся. Сие разделение неизбежно ».Определенный отход от элитарной парадигмы мы находим в работах другого видного деятеля и идеолога декабристов Н.М.Муравьева. Особый интерес представляет его проект конституции (второй вариант,1824 г): «Русский народ, свободный и независимый, не есть и не может быть принадлежностью какого-либо лица и никакого семейства.  Источник Верховной власти есть народ, которому принадлежит исключительное право делать основные постановления для самого себя ». Замечательные слова, которым, увы, не суждено было быть реализованными.

Идеология либерального реформаторства в России  в начале Х1Х в. строилась на элитарной парадигме, пусть слегка демократизированной.  Отметим, что по поручению Александра I  в период его либеральных задумок пользовавшийся его особым доверием граф Н.Н.Новосильцев разработал проект конституции под названием «Государственная уставная грамота Российской империи». В ней говорилось: «Государь есть единственный источник всех в империи властей гражданских, политических, законодательных и военных». А далее: «Но законодательной власти государя содействует государственный сейм...Да будет российский народ отныне навсегда иметь народное представительство. Оно должно состоять в государственном сейме (государственной думе), составленном из государя и двух палат. Первую, под именем высшей палаты, образует сенат, а вторую, под именем посольской палаты, земские послы и депутаты окружных городских обществ» . К сожалению, эта попытка конституционной монархии не была реализована.

Это относится и к знаменитому проекту «Введение к уложению государственных законов» ближайшего сотрудника Александра 1 М.М.Сперанского. Он впервые в России сформулировал принцип разделения властей, ссылаясь на традиции народного представительства, предлагал привлечь к участию в законодательстве, суде и управлении народных представителей на разных уровнях. Реализация проекта было бы шагом к превращении России в конституционную монархию, означало бы прогресс в ее политическом развитии.

 Элитарная парадигма лежит в основе консервативной идеологии. Министр народного просвещения при Николае 1 С.Уваров писал: «...мудрые Правители, постигнув возможность влияния просвещения на судьбу Государств, занялись им как предметом особенных своих попечений... ». Народное образование должно развивать в «духе православия, самодержавия и народности». Далеко не самый консервативный славянофил К.С.Аксаков писал, что русский народ – это «народ негосударственный, не имеющий участия в управлении,...он ищет свободы нравственной, свободы духа». Он писал: «Аристократии Западной не было вовсе. Не было и Западной демократии... Народ призывает власть добровольно, призывает ее в лице князя – монарха, как в лучшем ее выражении, и становится с нею в прязненные отношения» .

         Взлет политической мысли, развивавшейся в духе эгалитаристской парадигмы, относится ко второй половине Х1Х века. Он проявился  прежде всего в творчестве М.А.Бакунина. «Придать обществу такое устройство, чтобы каждый индивид... находил, являясь в жизни, почти равные средства для реализации своих различных способностей», мечтал он. Вступив в 1 Интернационал, он остро критиковал Маркса, говоря: «...мы всегда будем протестовать против всего, что хоть сколько-нибудь похоже на государственный социализм и коммунизм».Когда Маркс в «Критике Готской программы» утверждал, что социализм делает экономические отношения настолько прозрачными, что не требует товарно-денежных отношений, что работник, отработав, допустим, восемь часов, получает справку об этом и может получить необходимые ему продукты, на производство которых затрачено другими те же восемь часов. Бакунин задавал Марксу вполне невинный, на первый взгляд, а в действительности весьма ядовитый вопрос: а кто, собственно, будет выдавать подобную справку? По-видимому, чиновник, бюрократ. А над этим чиновником будет еще один чиновник и т.д. Так вот эта бюрократическая прослойка и будет реально управлять обществом, она превратится в бюрократическую прослойку, привилегированное сословие (элиту). Государство диктатуры пролетариата, пропагандируемое Марксом, будет представлять собой «деспотизм управляющего меньшинства», прикрываемый демагогическими фразами о том, что он – выражение народной воли. Анализируя взгляды Маркса и Лассаля, писал Бакунин, «приходишь к тому же самому печальному результату: к управлению огромного большинства народа привилегированным меньшинством. Но это меньшинство, говорят марксисты, будет состоять из работников. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые, как только станут правителями или представителями народа, перестанут быть работниками и станут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государственной, будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом» .По поводу утверждения марксистов, что диктатура пролетариата будет недолгой и что ее целью будет образовать народ и поднять его политически, Бакунин выражает глубокий скептицизм, утверждая, что «никакая диктатура не может иметь другой цели, кроме увековечивания себя»

Нужно ли говорить, что эта антиэлитаристская эскапада выпадала из общего хора консервативной элитаристской литературы. Даже либеральный элитизм был в ней редкостью. Отметим работы Б.Н.Чичерина, одного из лидеров либерального западнического крыла в русском общественном движении. Сторонник парламентаризма, он писал, что «парламент дает государству способных деятелей...»  Приобретенные здесь опытность и знание дела, ширина взглядов, умение ладить с людьми составляют лучшие свойства государственного человека. Чичерин был критиком бюрократии, хотя и понимал, что недостатки бюрократии во многом являются отражением всего общества в целом. Он писал о пороках бюрократии (которые, увы, сохранились о поныне): «...формализм, лихоимство, своекорыстные виды, равнодушие к общественному благу – вот явления, ...которые довели ее до той степени непопулярности, на которой она стоит ». Но, по большому счету, без бюрократии немыслимо государственное устройство. Ее только нужно поставить под недреманное око гласности, уравновесить ее общественным элементом. Бюрократия имеет свой собственный интерес, состоящий в том, чтобы властвовать  безгранично. Действительное положение вещей бюрократия понимает в превратном виде: стоящие наверху не имеют понятия о том, что совершается внизу, официальная ложь становится  господствующим явлением общественной жизни. Уменьшить зло, происходящее от бюрократии, можно повышением умственного и нравственного уровня чиновников, обеспечением их материального и служебного положения, но, главное, – широкой самодеятельностью общественных сил. С недостатками бюрократии придется мириться, пока не сформировано правовое государство. Чичерин защищая привилегии дворянской элиты. «Всякая грань, отделяющая дворянство от политической жизни, вредна. Место, дающее политический вес, должно быть дворянское. Наследственность высокого положения дает сословию дух независимости... если к этому присоединить перевес образования, дворянство и по своей способности, и по назначению призвано быть руководителем других сословий». Чичерин был сторонников конституционной монархии: в ней не владычествует масса, устраняется деспотизм большинства.

Интересна позиция философа и политолога консервативного направления К.Н.Леонтьева: «На которое бы из государств древних и новых мы ни взглянули, у всех найдем одно и то же общее: простоту и единообразие в начале, больше равенства и больше свободы,...чем будет после...Потом мы видим большее или меньшее укрепление власти, разделение сословий» . (Отметим, что это положение – более глубокое, чем у одного из признанных  классиков элитологии Г.Моски, у которого «...во всех обществах, начиная с едва приближающихся к цивилизации и кончая самыми культурными и могущественными, существуют два класса людей: класс, который правит, и класс, которым правят». Подход Леонтьева гораздо более историчен).«Вообще в... сложные цветущие эпохи есть какая бы то ни было аристократия, с правами и положением... Эвпатриды Афин, лорды Англии, маркизы Франции, знатные дворяне России...». Ныне в мире происходят эгалитарные и либеральные процессы. Но нет никаких статистических подтверждений того, что «в эгалитарном государстве лучше (жить частным лицам), чем в сословном». Однако «все государства Европы сделали огромные шаги на пути эгалитарного либерализма, демократизации...Все общества Запада стали похожи друг на друга... (идет) подготовка к переходу в государство космополитическое, сперва европейское, а потом, быть может, и всемирное! Это ужасно!...Неужели прав был Прудон, что революция неизбежна... Неужели таково в самом деле попущение Божие и для нашей дорогой России? ...Если так, то все погибло! Неужели ж нет надежд? »

Свой подход – прямо противоположный подходу К.М.Леонтьева – к разрешению противоречия между массой и элитой предлагал народоволец П.Н.Ткачев. Подход по существу элитарный, но зато во имя большинства, во имя эгалитарных идеалов – бланкистский захват власти, осуществляемый революционным меньшинством (разумеется, передовым, самоотверженным, героическим) во имя будущего равенства и всеобщего счастья. Это меньшинство не очень разборчиво в методах достижения своей цели – годятся почти любые, вплоть до террора. Мысль о том. что в случае успешного захвата власти это меньшинство не захочет с ней расставаться, в голову как-то не приходит. Идеология и психология этой «революционной элиты» блестяще описаны в романе Ф.М.Достоевского «Бесы». Ткачев считает неправильным ждать, когда большинство населения уразумеет свои собственные интересы. Да тогда и революция будет как бы и не нужна. В письме к редактору журнала «Вперед», программа которого – «воплощение в дело потребностей большинства, им самим сознанные и понятые», Ткачев пишет: «Следовательно, революцию вы понимаете в смысле осуществления в общественной жизни потребностей большинства, им самим сознанных и понятых. Но разве это будет революция в смысле насильственного переворота? Разве когда большинство сознает и поймет как свои потребности, так и пути и средства, с помощью которых ему нужно будет прибегать к насильственному перевороту?...революция...тем-то и отличается от мирного прогресса, что первую делает меньшинство, а второй – большинство ». Затем подобную позицию во многом позаимствуют большевики.

 

30. Формирование современной отечественной элитологии в РФ

 

Российский элитообразующий процесс пока далек от своего завершения. Обычно, анализируя его развитие, основное внимание обращают на номенклатурное происхождение современной политической элиты. Мы хотели бы подчеркнуть многоисточниковый характер современного процесса элитообразования. К числу основных генерирующих элементов следует отнести социальные институты и организации, оказавшиеся наиболее устойчивыми в процессе слома социальной и политической структур советского общества. В их числе: бюрократия, этнические связи, новые экономические корпорации, силовые структуры, а также организованный криминалитет. Какой бы срез современных элит мы ни взяли (высший, региональный, местный) – везде доминируют и консолидируются представители и выдвиженцы названных структур. В силу мозаичности современного российского обществ мозаичный характер присущ и его элитам, поэтому пока трудно отнести их к какому-либо классическому типу: меритократическому, классовому, сословному, номенклатурному и т.п.

В целом за последние годы облик российского социума не только приобрел резко поляризованный и мозаичный характер, произошла атомизация общества, разрыв социальных связей между макрогруппами и внутри них. Мы не знаем точно, насколько этому способствовали объективные и насколько субъективные факторы, но в результате сложившаяся социальная структура очень аморфна, а граждане пассивны. В общественно-политических организациях и движениях состоит менее 1% населения, в отдельных общественных и политических акциях участвуют 2–3 %, в выборах – 30–40 %. Весьма конфронтационен потенциал межнациональных и межконфессиональных отношений. Словом, общество разрознено донельзя и максимально уязвимо пред лицом всевозможных социально-политических манипуляций.

Вместе с тем в процессе своего структурирования постсоветское общество во многом сохраняет инерцию прошлых лет. Оно олигархично: структурирование верхов не просто опережает структурирование низов, но стремится этим и ограничиться. При всей революционности перехода от советского к постсоветскому состоянию структурирование элитных образований гражданского общества фактически продолжает и завершает те процессы, которые начались еще в брежневский период, поскольку речь идет о формировании не новой, а старо-новой элиты. Эти процессы развиваются по тем же структурообразующим направлениям: корпоративно-отраслевому и региональному. Власть все еще «главнее» собственности, хотя во все большей мере перетекает в собственность, и структурирование элит идет в тесной связи с государством. Это накладывает отпечаток на весь процесс формирования гражданского общества. Засилье патрон-клиентных отношений, затрудненность образования действительно независимых от государства структур и коммуникаций, слабость личностного развития массового индивида, отставание структурирования «низов» – все это факторы, тормозящие процесс.

В результате гражданское общество формируется крайне неравномерно и не всегда поступательно, иногда даже назад или в сторону. Интересы, как правило, агрегируются еще на сравнительно элементарном, материальном и групповом уровнях. То, что на Западе является фундаментом развитой структуры социально-политического плюрализма, в России приобретает часто самодовлеющий характер. Среда, в которой действуют зародышевые структуры гражданского общества, характеризуется серьезной размытостью ценностных установок и ориентиров, что часто лишает новые институты необходимой поддержки снизу.

В итоге едва ли не определяющими факторами формирования социальных отношений стали процессы теневизации, традиционализации и этнизации.

Российская действительность весьма богата многообразными проявлениями теневых отношений. Можно сказать, что такая «предрасположенность» заложена и в ее истории (неоднократные периоды жизни под «пятой» и в «смуте»), и в ее геополитическом положении – в качестве буфера на перекрестии различных цивилизаций, обязывающго к своеобразному двоемыслию и компромиссам, и в постоянно испытываемом открытом и подспудном давлении с разных сторон.

Такая историческая и геополитическая обусловленность способствовала формированию закрытого общества, культивированию «византинизма» в политике и идеологии. Без учета этого российского своеобразия не удается понять и ее сегодняшних реалий.

Более того, как полагает Ю.Н. Афанасьев, попытки восприятия российских политических реалий в обычной нормативной сетке понятий («государство», «парламент», «прокуратура», «суд», «экономика», «рынок», «гражданское общество» и т.п.) способствуют не прояснению и пониманию российской действительности, а лишь запутывают суть дела.

Анализ основных причин теневизации показывает, что ее развитие в современном россйском обществе связано с влиянием таких факторов, как: 1) действия ресурсоемких социальных субъектов, заинтересованных в таком положении дел; 2) переходное состояние общества, сопровождаемое социальной аномией; 3) некритическое и механическое заимствование чужих социальных; 4) традиционно низкий для россиян уровень доверия государству и несформированность традиций публичной власти.

За годы реформ, с одной стороны, значительно (более чем вдвое) сократились масштабы легальной экономики, а с другой – выросла теневая и неформальная экономика. Удельный вес последней достиг размеров, сопоставимых с легальной экономикой. Естественно, что «в тени» появились весьма могущественные и влиятельные группы и лидеры, часть которых хотела бы легализовать свое влияние и занять публичные властные позиции. Далеко не все «теневики» могут быть отнесены к сфере организованного криминала. Кроме того, в структурах законодательной, исполнительной, судебной власти происходит формирование различных групп, представляющих власть отнюдь не только в соответствии с существующей законодательной базой, но и по земляческим, корпоративным, родственным и другим неформальным принципам. Соответственно, и принимаемые этими группами решения реализуют скрытые интересы, которые не только не совпадают с общенациональными, но зачастую прямо противоречат им.

И на то есть весьма существенные основания, связанные с особенностями социальной структуризации в новых условиях. Они, на наш взгляд, заключаются, прежде всего, в том, что российское общество, несмотря на модернизационные процессы, во многом осталось традиционным. Советская система, способствуя модернизации производительных сил, технологий, консервировала социально-политические отношения традиционного типа. Этому благоприятствовал и идеократический характер политической системы, свойственный прежде всего политическим системам традиционного типа. В рамках советского общества не было потребности  в институтах гражданского общества. Конечно, процессы модернизации и урбанизации подталкивали с неизбежностью к публичным и правосообразным формам социально-политических отношений, однако «хвост» традиционализма явно превосходил «голову» модернизма.

Поэтому традиционные или традиционализированные поведенческие проявления и ментальность лишь имитировали модернизационные формы, оставаясь по сути неформальными, неправовыми, непубличными. В этих условиях «теневой аспект» власти выглядит не аномальным, а вполне «своим», он естественно возникает на фоне неформализованных и неотчужденных отношений, а сама власть еще не столь окультурена и опосредована современными институтами.

Наряду с указанными факторами действовали и факторы модернизационного порядка, генерирующие теневой аспект властеотношений. Как отмечает А.В. Шубин, еще в 70-е годы в СССР сложился «слоеный пирог» идейных течений, имевший носителей во всех основных социальных группах общества. Он включал официальный марксизм-ленинизм (в его интернационалистической и державно-националистической разновидности),  славянофильство (как правило, также державное), либеральное западничество и «народничество» – неортодоксальный демократический социализм. Эти направления вступали друг с другом в разнообразные альянсы и конфликты. Официальная идеология вела борьбу против всех видов неортодоксальности.

 

33. Политическая элита традиционного российского общества: характер, сущность и эволюция

Российское общество и в частности его политическая система обладают высокой инертностью, подспудной очень прочной приверженностью к традиционным формам политической жизни и методам управления. Несмотря на то, что российское общество за свою историю прошло несколько фаз модернизации, традиционные стереотипы деятельности политической элиты и взаимоотношений государства и народа, соотношения законодательной и исполнительной ветвей власти имеют тенденцию к постоянному воспроизводству. Это обстоятельство заставляет рассматривать российское общество как традиционное в своих глубинных основах, несмотря на то, что политические формы и структуры его в настоящее время соответствуют демократической модели. Модернизация политических институтов в России - это в значительной мере рецепция западных институциональных форм, не затронувшая реальных тенденций и качеств российской политической жизни. Во многом это связано с неразвитостью гражданского общества, политической индифферентностью населения, низким уровнем политической культуры как широких слоев общества, так и самой правящей элиты. 

Сложности процесса усугубляются тем, что полиэтничное российское общество включает в себя анклавы с архаичными политическими структурами, укорененными в традиционной культуре, связанными с базовыми ценностями традиционного менталитета. На уровне регионов остро стоит проблема: возможно ли органичное и продуктивное включение таких традиционных структур и традиционных элит в демократический политический процесс? 

Наконец, еще одна группа трудностей связана с инициированным Президентом РФ процессом укрепления властной вертикали, который при всех его позитивных сторонах, несомненно, влечет за собой изменения политической системы, объективно ограничивающие демократию и перспективы гражданского самоуправления. Эти перемены мотивируются стремлением продуктивно использовать отечественные политические традиции, что, по сути, оборачивается риском демодернизации во властных отношениях, в процессе формирования российской политической элиты, в ее управленческих практиках. 

Негативные, хотя и традиционные для России особенности политической практики, - жесткий приоритет государства и исполнительной власти по отношению к интересам народа и каждой отдельной личности, отчуждение правящей элиты от населения и ответное безразличие народа к нарушению его неотъемлемых прав, ограничение реального суверенитета 

народа включением административного ресурса управления - обретают новые возможности воспроизводства в пореформенной России, закрепления в новом модусе в ее демократизированном политическом пространстве. Здесь большую роль играют правящие элиты и кланы, их интересы: политическая демодернизация предоставляет им шанс сохранения и укрепления собственной власти на основе использования административного ресурса, нейтрализовав и сведя к формальной процедуре реальный демократический процесс. 

 

34. Номенклатура и номенклатурная система власти в СССР

Суть номенклатурной системы состоит в назначении лиц на все сколь-нибудь социально значимые руководящие должности лишь с со-гласия и по рекомендации соответствующих партийных органов, в подборе элиты сверху.

В СССР, например, негативные социальные последствия функ-ционирования этой системы усиливались ее всеобъемлющим ха¬рактером, полным устранением конкурентных механизмов в эко¬номике и политике, а также идеологизацией, политизацией и непотизацией (доминированием родственных связей) критериев от¬бора. Такими критериями стали полнейший идеологический и политический конформизм («политическая зрелость»), партий¬ность, личная преданность вышестоящему руководству, угодни¬чество и подхалимаж, родственные связи, показной активизм и т.п. Эти и другие подобные нормы-фильтры отсеивали наиболее честных и способных людей, уродовали личность, порождали массовый тип серого, идеологически закомплексованного, не спо¬собного на подлинную инициативу работника, видящего в заня¬тии руководящих постов лишь личную выгоду.

Долголетнее разрушительное воздействие номенклатурной системы, а также уничтожение в войнах и лагерях цвета народа, его лучших представителей привело к вырождению советской по¬литической элиты. Положение не изменилось и после ликвида¬ции власти КПСС, поскольку в России, в отличие от многих стран Восточной Европы, не сформировалось сколь-нибудь влиятель¬ной, подлинно демократической контрэлиты, способной к эф¬фективному руководству обществом.

Номенклатурное прошлое, усугубляемое почти полным отсутст¬вием социального контроля и нравами легализировавшихся дель¬цов теневой экономики, ярко проявилось у посткоммунистичес¬кой российской элиты. Ее низкие деловые и нравственные каче¬ства во многом объясняют перманентность и глубину кризиса российского общества в последнее десятилетие, массовое распро¬странение коррупции и безответственности. Выход из сложив¬шейся ситуации, успешное реформирование общества возможны лишь на пути создания новой системы рекрутирования элит, ос-нованной на конкурентных началах и институциализации требо¬ваний к деловым и нравственным качествам политических и ад¬министративных руководителей.

Весьма слабая политическая активность граждан, низкая ре-зультативность российской элиты, незавершенность процесса рекрутирования нового руководящего слоя и в то же время его первостепенная значимость для преобразования страны — все это делает проблему политической элиты особенно актуальной для российского общества. Социальные механизмы ее рекрутирова¬ния непосредственно влияют не только на общественную роль и облик этой группы в целом, но и определяют типичные черты ее отдельных представителей — политических лидеров.

 

35. Современная  российская политическая элита: хараткер, структура и основные тенденции развития

Элиты  присущи  всем  обществам  и  государствам,  ее  существование

обусловлено действием следующих факторов:

    1) психологическим и социальным неравенством людей, их неодинаковым способностями, возможностями и желанием участвовать в политике;

    2)  законом  разделения  труда,  который  требует  профессионального занятия управленческим трудом как условия его эффективности;

    3) высокой общественной  значимостью  управленческого  труда  и  его соответствующим стимулированием;

    4) широкими возможностями использования управленческой  деятельности для получения  различного  рода  социальных  привилегий.  Известно,  что политико-управленческий труд прямо связан с распределением  ценностей  и ресурсов;

    5) практической невозможностью осуществления всеобъемлющего контроля за политическими руководителями;

    6)  политической  пассивностью  широких  масс   населения,   главные жизненные интересы которых обычно лежат вне сферы политики.

    Все эти и другие факторы обусловливают  элитарность  общества.  Сама политическая элита внутренне дифференцирована. Она делится на  правящую, которая непосредственно обладает государственной властью, т.  е.  —  это политическая элита власти, оппозиционную (т. е. контрэлиту), на  высшую, которая принимает  значимые  для  всего  государства  решения,  среднюю, которая выступает барометром общественного мнения (включающая около 5  % населения), административную — это служащие-управленцы  (бюрократия),  а также различают политические  элиты  в  партиях,  классах  и  т.  д.  Но разграничение политических элит не значит, что они не взаимовлияют и  не взаимодействуют друг с другом.

    Таким образом элитарность современного общества  —  это  реальность.

Устранить же политическую элитарность можно лишь за  счет  общественного самоуправления.  Однако  на   нынешнем   этапе   развития   человеческой цивилизации самоуправление народа — это  скорее  привлекательный  идеал, утопия, чем реальность.

    Для демократического государства первостепенную значимость имеет  не борьба  с  элитарностью,  а  решение  проблемы   формирования   наиболее квалифицированной, результативной и полезной для  общества  политической элиты,  своевременного  ее  качественного   обновления,   предотвращения тенденции отчуждения от народа и превращения в замкнутую  господствующую привилегированную  касту.  Иными  словами,  речь  идет  о  необходимости создания   соответствующих   институтов,   которые    обеспечивали    бы эффективность политической элиты и ее подконтрольность обществу.

    Уровень решения  этой  задачи  во  многом  характеризует  социальная представительность элиты, т. е. представление различных слоев  общества, выражение  их  интересов  и   мнений   в   политической   элите.   Такое представительство зависит от многих причин. Одна  из  них  —  социальное происхождение и  социальная  принадлежность  Строго  говоря,  социальная принадлежность во многом определяется принадлежностью к элите, поскольку вхождение в элиту обычно  означает  приобретение  нового  социального  и профессионального статуса и  утрату  старого.  Так,  например,  рабочий, будучи  избран  в  парламент,  как  правило,  оставляет   свою   прежнюю профессию,  хотя  и  сохраняет  половозрастные,  этнические   и   другие характеристики.

    Социальное  происхождение  представителей   элиты   влияет   на   их социальную  ориентацию.  Так,  например,  выходцам  из  среды  фермеров, рабочих, служащих и других  групп  легче  понять  специфические  запросы соответствующих  слоев  населения.  Но  совсем  не  обязательно,   чтобы интересы рабочих защищали рабочие,  крестьян  —  крестьяне,  молодежи  — молодежь и т. п. Часто это могут  лучше  делать  политики-профессионалы, выходцы из других групп общества.

    Непропорциональность в социальных характеристиках элиты и  населения в современных государствах достаточно велика. Так, например,  сегодня  в странах Запада выпускники университетов представлены в элите значительно шире, чем другие группы. Это связано  с  достаточно  высоким  социальным статусом родителей. В целом  же  непропорциональность  представительства различных слоев в политической элите обычно  растет  по  мере  повышения статуса занимаемой должности. На нижних  этапах  политико-управленческой пирамиды низшие слои населения  представлены  значительно  шире,  чем  в верхних эшелонах власти.

    Но более важной, по сравнению с социальным происхождением, гарантией социальной   представительности   элиты,    выступает    организационная (партийная, профсоюзная и т. п.) принадлежность руководителей. Она прямо связана с их ценностными  ориентациями.  Кроме  того,  партии  и  другие организации обычно имеют  достаточно  возможностей  для  воздействия  на своих представителей в нужном направлении.

    В современном демократическом обществе партийные механизмы  контроля за элитами дополняются государственными и общественными  институтами.  К таким институтам относятся выборы, средства массовой информации,  опросы общественного мнения, группы давления и т.д.

    Так кто же все-таки входит в политическую элиту? Из кого же состоит?

    В  состав  политических  элит  входят:  высшие  руководящие   кадры, управленцы и идеологи (интеллектуалы, представители артистического мира, духовенства), суждения и мнения которых пользуется огромным авторитетом.

    Но в состав элит входят не только  лица  и  группы,  непосредственно участвующие в управлении, но  и  наиболее  влиятельные  экономические  и административные круги, руководители средств массовой информации, учебно-просветительских учреждений, а также члены семей влиятельных  лиц,  хотя они вроде бы  непосредственно  не  участвуют  в  принятии  решений  и  в реализации  политики.  В  состав  политической  элиты  входят  также  те представители  правящего  класса,  которые  формально   не   связаны   с политикой, но оказывают  закулисное  влияние  на  принятие  политических решений, они играют роль так называемых «серых кардиналов». Они не могут оказывать прямую (материальную и моральную) помощь, ограничивать ее  или вообще не оказывать ее, но в определенное время  они  могут  становиться главными действующими лицами политического процесса. Так или иначе элита занимает важное место среди субъектов политики. По существу, политика  — это продукт элиты, ее функция,  причем  функция  социально  необходимая, которая выражает интересы всего общества.

    Роль элиты в обществе, в управлении, экономике и т. д.  отражают  ее функции:

    1) элиты играют  важнейшую  роль  в  определении  политической  воли социальной группы, всего класса и  в  разработке  механизмов  реализации этой воли;

    2)  элиты  призваны  формировать  политические  цели  своей  группы, класса, их программные документы;

    3) элиты регулируют деятельность по политическому  представительству группы, класса, дозируя поддержку, усиливая или ограничивая ее;

    4) элиты являются  основным  резервом  руководящих  кадров,  центром набора и расстановки руководителей на различные участки политического  и государственного управления.

    Раскрывая сущность, роль и состав  элиты,  важным,  на  наш  взгляд, является вопрос о том, из кого состоит «новая политическая элита» России сегодня. Вопрос этот важный не только  для  анализа  Характера  нынешней власти, но и для выявления ее перспектив. Для того,  чтобы  ответить  на данный  вопрос,  нужно  сначала  посмотреть  на   состав   общественного движения, которое на  протяжении  последних  лет  боролось  с  советским (коммунистическим) режимом. В этом демократическом «потоке» доминировали представители следующих социально-политических групп:

    1.   Интеллигенты,   которые   благодаря   своей    профессиональной деятельности особенно остро чувствовали  репрессивный  характер  старого режима, осознавали его бесперспективность.

    2. Имевшиеся  во  всех  других  массовых  слоях  общества  искренние приверженцы демократических ценностей и национального возрождения, т. е. идейные противники коммунистического режима.

    3. Люди, в той или иной мере пострадавшие от прежнего режима, причем не только репрессированные, диссиденты  и  политзаключенные,  но  и  все граждане, чья жизнь,  по  их  убеждению,  была  искалечена,  исковеркана тоталитаризмом.

    4. Некоторые интеллектуалы из  партийной  элиты.  Именно  они,  имея доступ к средствам массовой информации, смогли нанести  первые  ощутимые удары по официальной мифологии, начать «революцию в сознании».

    5.    Демократически,     реформистски,     рыночно-ориентированные представители хозяйственной элиты.

    6. Прагматики во всех звеньях властных  и  управленческих  структур, которым все равно, каким богам молиться, лишь бы  служить,  а  точнее  — править, т. е. это «демократы по обстоятельствам».

    7. Аутсайдеры — карьеристы  из  самых  различных  социальных  групп, которые стремились использовать демократические движения как  социальный «лифт».

    Но не все представители перечисленных категорий смогли войти в новую элиту.  Выходцы  из  первых  трех  групп  оказались  в   целом   слишком непрактичными для того чтобы  править.  Остальные  же  составили  основу сегодняшней власти. И здесь бросается в глаза то, что новые политики так или иначе, непосредственно или косвенно, социально  или  профессионально были связаны со старой верхушкой, втянуты в орбиту ее влияния.  И  более того, высокий удельный вес в новой элите «реформаторов» и  «прагматиков» (5-я и 6-я группы) позволяет говорить о рождении новой  элиты  в  недрах старой и следовательно о сильной зависимости первой от второй.

    Социальный «лифт» поднял на вершине тех, кто еще вчера  были  далеки от рычагов власти. Этот «лифт» вывел на авансцену  и  тех,  кто  занимал малопрестижные  этажи  властной  и  бюрократической  пирамиды,  а  также привлек в политику интеллигенцию,  и  все  это  изменило  внешний  облик элиты, но не более того. Она приобрела с помощью  прессы  и  телевидения новую рекламную упаковку, но не смогла  трансформироваться  качественно.

Более того, как свидетельствуют факты, вчерашние защитники народа, борцы за социальную справедливость превратились в сиятельных вельмож,  которые присвоили привилегии старой элиты и даже приумножили их.

    При анализе нынешней элиты отмечается, что верхние эшелоны власти  в целом характеризуются рыхлостью, дезинтегрироваваностью (разъединением). Общая основа, которая  связывает  воедино  различные  группировки  элит, крайне слаба и, более  того,  между  ними  идет  борьба  за  единоличное господство и вытеснение  противника  из  верхних  эшелонов  вообще.  Эта борьба, в  которой  нет  ничего  святого,  подчиняет  себе  общественные функции  и  цели  государственной  власти,   обеспечивает   политические ориентации  группировок,   которые   входят   в   правящую   элиту.   Их трансформации, неожиданные союзы, «измены»  и  предательства,  отколы  и расколы, «переодевание» «левых» в «правых», либералов и т. д. — все  это свидетельствует о том, что  большинство  нынешних  лидеров  находится  в поиске собственного политического и идеологического «Я».

    Одна  из  важнейших  причин  слабости  политической  элиты   —   это отсутствие  у  большинства  составляющих  ее  групп  широкой  социально- политической опоры. Поэтому они и элита в целом почти лишены возможности использовать широкую и организованную поддержку «снизу»,  как  это  было хотя бы в августе 1991 года.

    Слабость политической элиты также особенно отчетливо  проявляется  в духовной сфере; И если можно выявить «текущие»  политические  ориентации входящих  в  эту  элиту  группировок,   то   ориентации   идеологические фактически  отсутствуют  —  это  и  нравственные  ценности,   социально-политические доктрины, четкая долговременная программа реформ.

    Попытки    механически    перенести    на    отечественную     почву западноевропейской идеологии —  либерализм,  социал-реформизм  и  др.  —

заканчиваются   неудачей.   Их   ценности   на   этой    почве    быстро

перетолковываются  на  своеобразно  прагматический  лад:   индивидуализм превращается  в  безудержный   эгоизм,   свобода   —   в   своеволие   и безответственность, конкуренция — в абсолютное право сильного  и  т.  п.

Попытки создать идеологические платформы, которые  отвечают  своеобразию времени, упираются в лозунг «деидеологизации», под которым в свое  время нынешние лидеры  штурмовали  коммунистические  твердыни,  Таким  образом нынешняя  политическая   элита   демонстрирует   неспособность   создать целостную систему новых идей, которые способны объединить  и  вдохновить общество.

Проблемы формирования новой элиты являются едва ли не краеугольным камнем социально-политической модернизации и формирования гражданского общества в современной России. При всей противоречивости переходных процессов, рядовые граждане достойно восприняли новые реалии: они изыскивают дополнительные источники заработка, пробуют себя в предпринимательской деятельности. Именно элита поняла свободу как свободу воровать. Появление большого числа публикаций авторов, не знающих ни К. Маркса, ни М. Вебера и объясняющих, что воровство и взяточничество – это неизбежные синонимы первоначального накопления капитала, отражает мнение худшей части номенклатурной элиты, пополненной криминалитетом.

Формирование новой элиты – это долгий процесс выращивания в недрах гражданского общества новых ответственных и профессиональных лидеров.

«Сейчас ясно, - писал известный московский политолог Г.К. Ашин в мае 1993 года, - что для того, чтобы руководить тяжелейшим процессом выхода страны из глубочайшего экономического и социального кризиса, спасения и развития ее культуры, нужны поистине незаурядные люди. Они должны обладать, по меньшей мере, такими качествами, как честность и компетентность, благоразумие и дальновидность». Многочисленные серьезные социально- политические исследования, а не обывательские выкрики о том, что «политика – это грязное дело», доказывают явное несоответствие нынешней российской элиты перечисленным критериям (Г. Ашин, М. Афанасьев, Ш. Ривера, В. Гельман и др.). Проблемами, наложившимися друг на друга и ведущими к резонансному разрушению социума, стали отсутствие контрэлиты в советское время и тот факт, что за десятилетие реформ так и не сложилась контрэлита. Практика политической борьбы не способствует формированию демократической элиты. Тем не менее, перечислим некоторые пути и факторы формирования новой элиты:

- институционализация и профессионализация политического лидерства, формирования рациональной бюрократии;

- сохранение и развитие ростков гражданского общества;

- соблюдение закона как органами и отдельными представителями власти, так и гражданами, прекращение проповеди «богатства любой ценой», «взяток и воровства как двигателя модернизации», создание естественной для цивилизованного общества атмосферы непринятия норм и принципов преступного мира;

- развитие начал плюрализма, демократии, местного самоуправления и иных форм гражданского и общественного контроля власти.

Прошедшие годы показали насколько сложен и противоречив процесс выращивания ростков гражданского общества и его элиты.

На основе работ посвященных анализу российской элиты, можно выделить четыре основных этапа элитной трансформации в России:

1. Латентный период (1985 – 1989). Постепенные изменения общественно политического характера создают условия для включения советской элиты ( номенклатуры) в новые для нее виды деятельности. Это – период так называемой комсомольской экономики, кооперативного движения, первых оценок доли теневого капитала в экономической сфере и т. п.

2. Период конверсии (1989 – 1991). Подготовленная номенклатура активно участвует в создании новых институциональных, экономических и политических условий развития страны. Собственно говоря – это время установления новых правил игры. Появление совершенно новых сфер – публичной политики и бизнеса – открывает неизвестные ранее каналы рекрутирования кадрового корпуса элиты. Именно на этот период приходится первая волна обновления высших слоев и происходит основное кадровое пополнение «людьми со стороны». Оформляется бизнес-элита. В продолжение разразившегося экономического кризиса, парализовавшего страну, и как следствие внутриэлитной напряженности , происходят события августа 1991г., которые повлияли на изменения в старых и новых слоях политической элиты.

3. Период конфронтации (1991 – 1993). В условиях открытого перехода к рынку, реформы государственных органов власти и интенсивной политической фрагментации формируются главные ветви элитной системы: администрация президента, правительство, парламент, региональные элиты, бизнес-элита. Главная характеристика этапа – жесткая конфронтация. Происходит четкая поляризация сил, складывается новая конфигурация элитных группировок.

4. Период стабилизации (1993-начало 1998). После силового введения новых правил игры устанавливается новый расклад сил, не позволяющий ни одной из фракций элиты занять доминирующее положение. Политический процесс этого этапа определяют две основные тенденции. Первой из них является движение в сторону

«суперпрезидентской» республики. Другая тенденция – стремление к консолидации, о чем свидетельствуют события вокруг выборов в 1996г.

Нынешнюю ситуацию, отличительной особенностью которой является доминирование Президента при сохранении плюралистической структуры элитиных отношений, можно определить, как неустойчивое равновесие.

Приведенная характеристика процесса трансформации российской элиты свидетельствует о том, что элитическая теория перехода к демократии применима для описания российских реалий, но с некоторыми оговорками.

Во-первых, опыт нашей страны отчетливо свидетельствует о том, что результатом элитных взаимодействий может оказаться не достижение нормативной демократии, а ситуационное разрешение внутриэлитного кризиса.

Во-вторых, при описании российских элит необходимо непременно учитывать соответствующий институциональный контекст при использовании элитистской теории.